родственные связи: Старшая сестра Барбара, четверо разновозрастных племянников.

Кот ободранный, грязный и боевой на вид — не запускает когти и всё время оглядывает улицу, словно тюремный надзиратель. Разные люди, когда подкармливают котов, называют их разными именами и сочиняют им отличные друг от друга характеры. То, что видят, они перекладывают на то, что думают, и земля мешается с кислотой, создавая единственно правильное, единственно верное — их точку зрения. Их мир, их жизнь, их политику. Кошачьи имена и истории, которые удается составить из шрамов.
Одного белого кота зовут Пушок, Борди, Беляш и даже Маркиша. Здесь десятки таких многоименных котов, стоит лишь побродить в нужных дворах и перевернуть пару коробок, расплывающихся мокрым брюхом на асфальте после дождя. Но помимо прочих точно есть один особенный. Все зовут его Виски.
Когда у Мартина спрашивают его собственное имя, его человеческую кличку, он тянет уголки губ вверх и отвечает почти искренне — "Виски". Так зовут его любимого уличного кота, и так он называет себя сам. Он еще маленький, и имя не растворилось в воде, как таблетка, но уже теряет свои очертания. Оно важно — всегда будет важно, через много лет, но оно не для всех. У каждого свой маленький секрет.
Мартин коллекционирует такие и путает с кошачьей шерстью, когда подкармливает кошек. Между ушек и хвостов он вплетает влюбленности одноклассников, истории о заначках ребят с его улицы, бранные крики соседей и синяки на спине Уолмера. У Уолмера образцовая семья, и поэтому воспоминания о гематомах на чужой коже Виски связывает с пушистыми рыжими боками и рваными усами, чтобы звери унесли все слова как можно дальше, где их никто не сможет повторить. Мартин не забывает и не рассказывает секреты — он их хранит без нужды когда-нибудь вновь достать. На переменах девчонки шепчут ему на ухо мутную грязь.
Он знает одну не мутную девчонку, которую называет "Кит". Она приносит для кошек больше еды, чем он, но он не уверен, что дело в её доброте. Наверное, она богаче. Мартин никогда не спрашивает про деньги, Мартин вообще мало говорит. Он отвечает на уроках и на прямые вопросы, но в целом молчит, как будто ему нечего рассказать.
Ему есть. Поэтому его рот закрыт.
Виски знает, что Дженнифер Лилпег беременна — скорее всего от преподавателя — и никак не может никому об этом сообщить (ей же всего шестнадцать, мама не поймет), но вот она рассказала ему. Корвин коллекционирует наклейки (это по-пидорски, зато Виски не вправе судить), а Джон отравил соседскую собаку, потому что боялся её до смерти. Виски тонет в секретах и слухах, но к последнему он глух. Не достоверны даже слова людей о самих себе — так ему ли верить шуму на фоне? Но он владеет историями. Просто так.
Вокруг него тоже вьются слухи, составляя плотное марево. Все в школе знают, что Виски молчит обо всём на свете. Иногда его бьют, но это не страшно — Виски не раскрывает тайн, потому что не готов делиться. Его личная собственность.
Дома он заваривает дешевый чай — один пакетик на три чашки — и готовит вместо бабушки, потому что у нее к старости все чаще трясутся руки, и она не может нормально пользоваться ножом и плитой. Виски четырнадцать. Он убирается, стирает, готовит, меняет лампочки, чинит шкафы, старый телевизор и гуляет с чужими собаками до школы. У него двойки по истории и литературе. И он больше не может подкармливать кошек. У него нет денег и нет времени — приходится подрабатывать.
Барбара немного старше, ее берут с большей охотой. Может оттого, что Барбара симпатичная. Наверное, она пошла в отца, но Мартин и маму-то едва помнит, так что сказать ничего не может. Он рад, что у них хотя бы есть бабушка. Что точно знает Виски — его отец был магом, но мама сама не захотела обременять ему жизнь. Или не захотела связываться. Или не могла забыть своего первого мужика, от которого родила Бебе. Виски уверен только в том, что магия ему не нужна. Он считает ее нечестным кодом в сложной игре. Мартин не судит других и не судит мир, но он судит себя. И он собирается сыграть так, как сможет.
В колледже он становится популярнее. Может оттого, что тут больше драм и истерик, а может оттого, что с годами слух жрёт, живёт и процветает. Ему плачут и ноют обо всем на свете, от глупости до величайшей трагедии. А он никогда не сравнивает проблемы, потому что тяготы переносятся разными людьми в разных параллелях и пропорциях. Ему почти жаль Ронни, у которой умерла крыса, и почти жаль Тео, у которого умерла мама. А по-настоящему он никого не жалеет.
Чем больше слов врезаются ему под черепную коробку, тем меньше вырождается на свет от него самого. Он душит эмбрионы и делает абортацию своим мыслям, которые не обличаются в слова. В них смысла больше, чем все думают, но это не значит, что мир достоин принять их смысл.
Бабушка умирает еще до того, как Виски бросает колледж. Ему не нужны знания — ему нужны деньги. Прямо сейчас.
Наверное, мало кому интересен Мартин. Но кому-то интересен Виски.
Его находят, говорят-говорят, пускают сопли чуть повыше плеча и в само плечо, лопающиеся пузыри превращается в мокрые следы на футболке. Будто бабочки в гусениц. И тут даже нет ошибки. Но говорят громко обычно те, кому он не интересен, можно ли их винить? В Виски словно только тонны чужих секретов и свербящее «ничего» внутри. Как будто и не должно. Это же Виски. Уборщик, доставщик, бариста и двадцатка за час. Он есть в каждом уголке и остановке, но, по сути, нигде его нет.
Он даже не бомж, так что и жалеть не стоит. Виски иногда спит на скамейке, если не сильно холодно, или умудряется отключиться на подработке, или остается у каких-то людей. Они ему знакомы и незнакомы сразу — мир меняется и переворачивается, как маленькая чашка в теряющем высоту самолете. Слова проходят через уши, как сахар падает в кипяток, едва слышно шурша, растворяясь в состав, который все еще можно разобрать на части. Если уметь. Виски помнит многие лица, имена и души, но это ничего для него, собственно, не меняет.
А Мартин верит в свои идеалы, не требуя ничего от мира. В его памяти сохранено множество чистосердечных признаний. Убийства, изнасилования и кражи. Он ничего не делает, потому что это не его дело. Знаете? Никто не будет спасать вашу жену из пожара, кроме вас самих. Паника. Паника нас окрыляет, превращая в настоящих людей, заставляя брать лишь своё. А Мартин честен даже без паники. Он берет сразу, думает о себе и о тех, кто дорог ему. Он не врет — просто ничего не рассказывает. Он не творит зла — просто игнорирует чужие злые поступки. Он не принимает деньги, как подарок, потому что живет, опираясь на себя самого, и работает-работает-работает, чтобы снова жить. А вы знаете Виски? Если даже вам не нужно выговориться, то, может, вам нужно наготовить еды на неделю вперед, собрать купленный стол или наконец разгрести срач в квартире. Привет, Виски здесь.
Асфальт холодный, такой, что колет даже через старые кеды, и шарфа у Мартина нет, и перчаток уже тоже. Он бережлив, но не умеет беречь себя. Только чужие формулы и мысли. Только то, что имеет важность, но.
Но он сам не имеет веса.
Люди боятся открывать рот, они склоняются друг к другу и понижаются на шепот, доверие — на убыль, к земле. Чем больше мир узнает, тем больше выпустит на тебя из улья пчел, цепляющихся жалами за кожу. С другой стороны, есть Виски. Он выслушает и не осудит. Не даст совета и не будет тварью.
Мартин смотрит пусто и устало на то, как его сегодняшний товарищ закрывает кофейню. Или это был бар? Мартин считает деньги и выдыхает пар. Ему кажется, что даже этот пар, летящий изо рта, стал холодным и злым. Ветер кусает голую коленку. Его джинсы рваные, потому что действительно рваные, а не потому что такие ему захотелось купить.
Вжимая звонок до побелевшего пальца (работай, ну), оглядывая стены в спиралях и лентах трещинок, Виски думает о том, как много есть на свете людей, готовых ему помочь. Получается, что немало — потому что на свете просто достаточно добрых или жалостливых людей. Но он им все равно не верит. Они ему — да, он им — нет. Таким не родился, но такими вышел, и чужая бескорыстность зачастую обязана превращаться в чистейшее зло. Виски знает эти истории.
Он слушает их день через день.
Дверь распахивается резко, со скрипом, и пыль (штукатурка, щепки?) падает откуда-то сверху и тянется с косяка. А он смотрит на бигуди — розовые и зеленые, и другие, потому что все с разных наборов, скользит уголком зрения по халату. Прежде чем ткань небрежно поправляют, Марти замечает темный сосок и белесый шрам под ним.
— А. Я думала, это опять соседи пришли долбить в уши.
Бебе будто бы расслабленно прижимается к косяку плечом, но взаправду с ее позы напряженность никуда не девается. Её брат замечает, что она снова располнела — ну, знаете, как располнела? Проблемно! Но он делает вид, что его все устраивает. В жизни и слухе Сокера столько осуждений, обмывки костей и ненависти, что сам он уже не имеет права осуждать.
Во многом мир обскакал их дерьмовую историю. Раз так двести. Просто история своя, личная, и оттого так больно сердце рвется в самый потолок. Он знает ее сам, а не слышит с чужих уст.
— Это от Джона.
Она говорит уверенно, но взгляд мыльный, и это, наверное, неправда. Виски сомневается, что у Джона вообще еще что-то… Что-то возможно. Но он все равно касается живота ладонью — ничего толком не чувствуется, кроме плотности и кожи, а еще ткани халата, под который Виски запустил пальцы. Ткань жесткая, как у дешевых полотенец.
Пять. Ух ты. Или шесть, если будет двойня.
Его сестра — она из тех, кто никогда не рассказывает ему ничего. Секретов, жизни и мыслей. Она, как и брат, привыкла молчать. Приходится самому рассматривать детали. С тех пор, как она залетела в первый раз, Бебе почти не отдыхает от этого дела.
Поэтому Виски просто отдает ей деньги. По-хорошему она должна поблагодарить и рассмотреть наличку потом, но это Барбара, поэтому она сразу пересчитывает. Пока шелестят купюры, из глубины квартиры (сарая) что-то хрюкает Джон. Виски едва слышит его через плач одного из младших детей и психи среднего, а еще по телеку сегодня крутят американский футбол, с которым хорошо пожираются фастфудовские цыплята. Он догадывается, что Джон снова нетрезвый, и Бебе наверняка это знает. Она просто орет ему: «Завали хлебало, членосос». На какое-то время становится чуть тише. Ну, не считая плача на заднем фоне.
Мартину кажется, что родная квартира пахнет всем Портлендом сразу.
Он любит Портленд. Это его дом.
— Тут больше, чем в прошлый раз.
Она не пытается отдать ему лишнее или предложить половину. Виски с Бебе живут, чтобы жить, и где-то далеко за ними вспыхивают глупости о неравенстве, обидных шутках, сроках за оскорбления и разбитые машины. Это не похоже на мелодраму, где они вместе, плечом к плечу, но они правда вместе — просто чуть поодаль. Виски ведь не нужны эти деньги. Они не сделают его счастливее.
— Ты что, к мозгоправу не ходил?
Он пожимает плечами и не хочет говорить. Он может слушать — нужно ли больше людям? От него устали работники с бумагами, которым нужны деньги, и устали женщины с мужчинами, когда-то готовые помочь.
«Может, вам просто стоит попытаться?» — спрашивала его в последний раз девушка с высокой черной прической. К концу сеанса она уже сняла туфли и успела рассказать о том, как ее бесит Чемпионат Мира, на который так рвется каждый раз муж. Виски располагает к разговорам и даже не хочет пытаться что-то изменить. Он возвращается сюда, потому что Барбара попросила.
Сходятся на том, чтобы он больше не приходил. Врач (это же считается врачом?) находит его в соц-сетях и в последний раз повторяет:
«Я знаю, что вам много говорят о минусах психосоматической немоты, но не похоже, чтобы вы испытывали неудобства. Если вам так комфортно, то не стоит тратить лишние деньги».
Никто не говорит Виски о том, что немота его губит. Все говорят, что ему и так неплохо.
Он не знает. Но он не думает, что его немота - психосоматическая. На самом деле, Сокер даже не в курсе, что это слово значит. Он же тупой.
Из дома Барбары Мартин движется в никуда. В интернет.
Его основная странность в том, что у Сокера порой нет денег на съем комнаты или завтрак, но он исправно платит за безлимит. Сеть спасает его от многих проблем.
Он пишет сообщение Кит. Кит, с которой в дестве они кормили кошек, и которую он нашел по случайности мира. Однажды он даже написал ей свое настоящее имя. Это... Это важно. Очень.
Город светится огнями, а на его горизонте зарождается ядерный гриб — так кажется Виски, который пережил свою жизнь. В трубке кто-то вещает, как незатыкающийся канал телепередач, и боль толчками выплескивается в эфир. Словно радиопомеха. Это не значит, что Виски не слушает. Он спокойно дожидается конца монолога, отключает мобильник и тянется проверять, как запеклась форель. Он не принимает в подарок деньги даже от Кит, и поэтому она разрешает заниматься ему мелкими делами, за которые платит. Мартин кормит ее, зашивает любимые кофты, укладывает волосы и переклеивает обои, когда старые начинают раздражать своим узором.
Фонарные столбы тухнут, как лампадки, пока утро крадет их свет. Шесть часов полноценного сна и мягкий след, почти даже не засос на шее опаляют новой энергией. Виски собирается вернуться в пожар, где он никогда не будет эпицентром. Где он — спичка в многоэтажках мегаполиса, никак не желающая потухнуть.
Наверное, мало кому интересны спички.

— В теории дом у него есть — прописан у сестры.
— Кэт предлагала ему развивать магический дар, но получила отказ. Это не мешает таскать его с собой.
— Не умеет осуждать людей, но в целом понимает, что плохо, а что — хорошо, ориентируясь в основном на официальные законы.
— Умеет делать всякие вещи руками, особенно по дому, как идеальная женщина прошлого.

Отредактировано Martin Soker (2018-10-05 13:16:20)