Роджеру давно все остопиздело.
Он так и говорит:
— Родной, ты не представляешь, как мне все это остопиздело, — пока отвинчивает крышку.

— Единственный, — говорит Роджер, в паузах прикладываясь к бутылке, — бонус всей этой сверхъестественной пиздобратии...
(тишина, шумный глоток и вновь тишина; он смотрит чуть осоловело, словно забыл, что вообще происходит, и на чем остановился)
— ...ах да. Цирроз печени!
— А что цирроз?
— А его нет, — припечатывает Роджер и выливает в глотку тройную порцию бурбона.

Беа приходит в гости по четвергам, воскресеньям и когда взбредет в голову. У Беа — зеленые глаза, копна рыжих кудрявых волос и черная дыра в том месте, где должна быть финансовая независимость.
— Будешь пиццу? Я угощаю, — улыбается она, постукивая по колену его кредиткой.
Роджер думает, что прекрасным осенним утром девяносто первого стоило покупать не розы, а презервативы, но кто ж знал.
— Без ананасов и с беконом, чудовище, — произносит он вслух.

Орущий розовый кулек достается Роджеру вместе с наилучшими пожеланиями. Сьюзан — пять футов нахальства и сто фунтов сучьей натуры — участливо хлопает его по плечу и обещает не забывать. Обещание Сьюзан держит: присылает открытки с поздравлениями, передает приветы, изредка звонит, чтобы узнать, как дела, и кладет трубку, не дослушивая ответ. Роджер тратит деньги на дневную няню и нервные клетки — когда пятый раз за ночь просыпается, пытаясь понять, чего Беа хочет на этот раз.
(приходит к выводу, что беа, по большей части, хочет просто орать)

Чтобы сменить метку Хаоса на печать законников, приходится ехать в Портленд. Беа исполняется восемь, она требует заплетать ей косы (не такие, как обычно, а красивые) и завтракает исключительно банановыми панкейками. Роджер уже не пытается уложить ее спать до полуночи, выслушивает тирады от школьных учителей и надеется, что кирпич упадет ему на голову до того, как она познает все прелести пубертата.
Хуже дочери-подростка может быть только дочь-суккуб.

Собственный провал по воспитательной части Роджер осознает, когда Беа начинает тырить у него бухло.
Он пытается воззвать к совести (какого хера, тебе всего двенадцать!). Она весело икает в ответ.

Морально-этические дилеммы благодаря Беа выходят на новый уровень. Зарабатывать, как прежде, нелегальными боями Роджер больше не рискует — стоит единожды подать младшенькой дурной пример, и уже через неделю она поставит новый рекорд в попытке самоубиться, — а для магов его профиля вариантов остается не так уж много. Когда финансовая яма превращается в котлован, он берет себя в руки и заполняет заявление в учебный центр инквизиции.
Инквизиция хаоситу-перебежчику нихренашеньки не рада. Роджер не заморачивается и отвечает ей тем же.

— Я — сраный аутсайдер, — ворчит Беа, не забывая делать два дела одновременно: трепать отцу нервы и клянчить денег на новые шмотки.
— Все вокруг знают, что мой батя скрысил из Хаоса. Ты хоть знаешь, как на меня смотрят?
Роджер скептически смотрит на полоски черной кожи, которые она гордо называет вечерним платьем.
— Ни единой, блядь, идеи.

Повышение осенью две тысячи восемнадцатого становится для него полнейшей неожиданностью.
Роджер поднимает брови:
— А че, все остальные закончились?
Горестный вздох начальства приходится засчитать в качестве ответа.

Сьюзан идет по коридору, энергично помахивая какой-то картонной папкой. Роджер тупо пялится ей в спину, складывая два и два (получает то шестнадцать, то системную ошибку). Потом, наконец, внятно формулирует мучающую его мысль.
— Эй! Эй, какого хера!

Отличный боевой маг: умеет пользоваться накопителями и моментально выкачивать энергию из подручных артефактов; без опаски подпитывается от стихий; сам ничего не создает, зелья варить не любит, с ритуальной магией дружит на довольно среднем уровне, но в лобовом столкновении практически кого угодно способен превратить в кебаб.
Плетет пятнадцать видов кос; готовит все, что в состоянии потребовать капризная особь женского пола в возрасте от шести до шестидесяти; при помощи магии, отцовского долга и такой-то матери может соорудить из куска шторы идеальное платье на выпускной.
В целом, мастер на все руки и во всех смыслах.