Больше всего Донни любит недобитых девочек-хиппи, которые опоздали с рождением лет на сорок, но твердо намерены объездить всю Америку и выкурить косяк в каждом городе с населением выше тридцати тысяч. Тяжелый рюкзак, удобные кеды, чуть укороченные джинсы, уверенная улыбка автостопщицы, которой повезло девять раз, и она искренне рассчитывает на десятый. У таких при себе всегда есть перцовый баллончик или электрошокер. Слишком умные, чтобы надеяться на пистолет. Недостаточно сообразительные, чтобы не садиться в чужую тачку, как учила мама.
А ведь мама хуйни не скажет.

Она садится на заднее сиденье и сразу же извиняется, блеснув ровными зубами.
— Читала, что водитель чаще выворачивает руль влево при лобовом столкновении, и пассажир спереди превращается в кашу с комочками, — сообщает, доверительно наклонившись. Донни смеется — какая же ты, блядь, веселая, — и соглашается: в своих представлениях об условной безопасности она не так уж далека от истины, просто думает не о том.
Заднее сиденье предпочтительнее, в первую очередь, потому, что мешает водителю дотянуться до твоей шеи.

Если он, конечно, не перевертыш — тогда не мешает.

Пять стадий принятия по версии чего-то-там-Росс:
— отрицание.
(донни сворачивает c трассы номер шесть в сторону, и девчонка все еще заторможенно улыбается, решив, по всей видимости, что он ищет заправку — он ведь ищет заправку? «эй?»)
— гнев.
(«какого хрена, мужик? что за дебильные шутки? вернись на дорогу!»)
— торг.
(бесполезный шокер искрит на коже, чужое запястье хрустит в пальцах, болезненный стон переходит в захлебывающиеся просьбы остановить машину — она никому не расскажет и не пойдет к копам, «все будет в порядке, о, конечно, все будет в порядке, только останови машину...»)
— депрессия.
(он вытаскивает ее за волосы, бесцеремонно запустив руку в копну льняных кудрей: райли аткинс не вернется домой к мамуле ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, и она это отлично понимает, потому что истерика душит ее изнутри; рвется наружу — слезами, хрипом, измазавшей губы и подбородок слюной)
— принятие.
(райли аткинс принимает его в себя, во всех смыслах: донни выгрызает кусок из жилистой шеи, впивается в бедра, рвет на части мягкий живот, и дыры в ее теле призывно хлюпают, и он не может отказать себе в таком удовольствии, потому что для райли скоро не будет разницы, а вот донни — донни всегда было интересно, как тянется диафрагма, и будет ли она обволакивать головку члена, как если делать это ртом, и считается ли бьющееся сердце за дополнительную стимуляцию, и...)

Curiosity is the wick in the candle of learning.

На безымянном пальце Райли красуется симпатичное кольцо. Он смыкает зубы, без усилия перемалывая в труху тонкие кости; придирчиво оглядывает тонкий золотой ободок и убирает в карман. Лесли понравится.
А если не понравится, он это исправит.

Взгляды охраны соскальзывают с него, как вода с промасленной бумаги, зато задерживаются на фигуре Лесли. Донни беззлобно скалится: чем чаще на нее смотрят другие, тем привлекательнее она становится в его собственных глазах. Бесстыдное очарование Лесли — все равно что истекающий соком стейк, поданный на деревянной доске тому, кто две недели не жрал.
Если поддаться искушению, то даже останется время, чтобы очень, очень сильно об этом пожалеть.

Неоновые всполохи подсвечивают ее кожу и скользят по платью: красным, синим, кислотно-желтым и снова красным. Легкий шлейф травяного шампуня вплетается в мешанину запахов, почти растворяясь в них, и Донни тянет Лесли к себе, чтобы не дышать чьим-то чужим телом, нагретой резиной и той специфической дрянью, которая повисает в воздухе рядом с раскаленными прожекторами.

Музыка слишком громкая для их обостренного восприятия; Лесли чуть заметно морщится, когда по барабанным перепонкам бьет особенно активный гитарный рифф. Он вытаскивает из кармана крошечную ампулу, заполненную чем-то темным и вязким; отбивать стеклянный кончик и трясти, ожидая, пока выльется по капле, нет настроения — Донни раскусывает ее и целует Лесли, не обращая внимания на мелкие осколки. Чувствует лишь, как она пару раз мелко вздрагивает, поранив губы. Старается, чтобы ей досталось как можно больше.

— У меня для тебя подарок, — улыбается, показывая ей кольцо. — Ты должна его забрать.
Лесли смотрит слегка одурело, словно с трудом фокусирует на нем затуманенный взгляд, но послушно тянет пальцы. Донни качает головой — плохо стараешься, очень плохо, совсем никакого энтузиазма, — и уводит руку в сторону. Каждый раз, когда он сквозь ткань задевает ее отвердевшие соски, Лесли задерживает дыхание, и это тоже весело, но совсем-совсем не тянет на главный номер вечера.

— Я сказал, ты должна его забрать, — у Донни нет способностей к гипнозу, их заменяет колючий взгляд и привычка очень быстро переходить от слов к делу. Улыбка ширится, разъедая его лицо.
Самое веселье обычно начинается, когда кому-то становится очень больно.

Отредактировано Donnie Linares (2019-03-25 04:01:09)