В Бухаресте пасмурно и грязно. Он втягивает голову в плечи и поднимает воротник, спасаясь от мерзкого моросящего дождя. Сразу становится похож на недовольного голубя, каких кругом хватает: птицы топчутся рядом с лужами, периодически шарахаются прохожих и возвращаются обратно. Чуть поодаль трутся бродячие кошки. От нечего делать Эдгар разглядывает сперва их, а потом уродливые разномастные вывески.

— Румынский базар, вот просто всю жизнь мечтал, — цедит сквозь зубы Иэн. — Неужели из всех мест в городе надо было обязательно выбрать именно это? Почему не отель хотя бы?
Эдгар хмыкает, толкает его локтем и кивает на кричаще-желтую рекламу магазина с недвусмысленным названием «интим».
— Как думаешь, у них есть надувной Чаушеску?

Ждать приходится долго. Иэн ворчит, недобрым словом поминая чужую пунктуальность, и прикидывает, какая часть служебных расходов покроет его моральные травмы. Эдгар зачем-то покупает свежий номер «evenimentul zilei» c портретом Раду Василе на развороте и от скуки пытается читать вслух. Местами даже находит знакомые слова.
Тощий белобрысый перевертыш, которого им представили как Александру, опаздывает на полтора часа и, едва поздоровавшись, кивком приглашает следовать за ним.
— Лучше сменить одежду. Люди смотрят, — говорит медленно и с явным акцентом. Иэн оскорбленно вздергивает подбородок, но не спорит: дорогой костюм и пальто хорошего кроя явно выделяют его из местных.
— И что-то сделать с прической, — неодобрительно комментирует перевертыш. Эдгар гортанно смеется, за что зарабатывает сразу два недовольных взгляда.
— Тебе тоже. Мужчины с такими волосами не ходят, — фыркает Александру.

На поверку все оказывается не так плохо, как можно было бы предположить при желании, но он все равно оглядывает скудный ассортимент с явным неудовольствием. С подозрением взвешивает в ладонях укороченный pm md. 90, потом изучает невесть как затесавшийся в коллекцию французский famas. И то, и другое подарком назвать сложно: Эдгар предпочел бы старушку m16, но за неимением лучшего приходится довольствоваться румынской версией калашникова.
— Ничего повеселее нет? — сам того не замечая, копирует интонации Иэна. Даже губы кривит точно так же, пока Александру всем своим видом изображает оскорбленное достоинство.
— Не нравится — не бери.

Поздним вечером Эдгар, зевая, рисует шестиконечную звезду на карте и предлагает Иэну съездить в Слобозию.
— Этот придурок будет возиться еще сутки. Успеем смотаться туда-обратно.
— Нет.
— Там классный парк.
— Нет.
— И копия эйфелевой башни стоит!
— Все еще нет. И убери уже с моей постели свои железки.
Ворча что-то о занудах, которые не ценят румынский военпром, Эдгар закидывает вычищенный автомат в сумку и уходит в соседний номер. Заснуть удается только под утро: сколько бы он ни зубоскалил, привычная в таких случаях нервозность никуда не уходит.
Если, конечно, под «такими случаями» можно понимать никем официально не санкционированную операцию на чужой территории, откуда их никто не почешется вытащить, если возникнет необходимость.

(но помните: родина вами гордится)

Шины «монтерея» мягко шуршат по трещинам в асфальте. Александру следит за дорогой, старательно объезжая ямы, Эдгар отчаянно зевает, Иэн рассеянно смотрит в окно.
Одинаковые деревья, одинаковые деревни, одинаковые небольшие города. Эдгару это зрелище приелось в первые двадцать минут. На что там вообще можно смотреть четвертый час.

— Дина выпрашивала у меня тренировочный меч. Хочет посвящать всех в рыцари, как король Артур. Может, подарить, как вернемся... — пожимает плечами, догадываясь, о чем он может думать.
Вряд ли Иэн сумел объяснить дочери, что пропустит ее день рождения, потому что ему срочно нужно смотаться в Косово и прикончить там десяток потерявших страх хаоситов.
Вряд ли он даже Карине сумел это объяснить, чего уж.

Сербские пограничники смотрят на них без большой радости. Проверяют сперва документы, потом машину — Иэн что-то шепчет, еле заметно шевельнув пальцами, — напрочь игнорируют лежащие в багажнике сумки. Эдгар ждет, не скрывая явного неудовольствия: могли ведь спокойно проехать мост через Тень, но нет, тратят время на людей и явную профанацию с досмотрами. И все из-за перевертыша, который наотрез отказался упростить жизнь и себе, и всем остальным.

— У меня есть знакомые в Белграде. Можем сделать крюк и оставить там этого придурка, — говорит совсем тихо, когда они останавливаются: десятиминутный перерыв не выбивается из графика, но здорово облегчает жизнь, если четыре часа сидеть в одной позе в тачке. Александру отходит отлить. Эдгар кидает плоские камешки в Дунай, наблюдая за расходящимися по воде «блинчиками».
— Ты с ними знакомился или они с тобой? — без тени улыбки уточняет Иэн. Эдгар закатывает глаза, но не спорит: едва ли связи вековой давности можно назвать надежными. Тем более, что последний раз в Сербии он был с Анхарад; рассказывать старым друзьям, куда она исчезла, и как он оказался в инквизиции законников, наверное, и впрямь не стоит. Иначе до Приштины они рискуют не добраться.
— Окей, но с ним у нас еще будут проблемы, — ворчит он.
Несмотря на то, что к перевертышам Эдгар относится ровно и даже с некоторой симпатией, конкретно от этого его уже подташнивает.

Ранним вечером их встречает Лесковац; обшарпанные дома местами скалятся зияющими провалами окон, рядом с табличкой pivnica курит девчонка не старше двадцати. Эдгар закидывает одну из сумок на плечо — что-то подсказывает не оставлять ничего ценного в машине, которая вполне может приглянуться местным, — и, прежде чем войти внутрь, толкает локтем перевертыша.
— Позови ее.
Иэн морщится — как обычно, — но не спорит, тоже как обычно. Десяток-другой боевых операций суммарно учат нескольким вещам: если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет, и да, энергии никогда не бывает много. 
— Просто напоминаю, что магия в твоем случае упрощает знакомство. И вовсе необязательно тащить ее за стол.
— Фраза «привет, детка, это мои друзья-журналисты из Америки» делает ровно то же самое. По крайней мере, в Сербии.
— Это было мерзко, ты в курсе?
Эдгар весело скалится:
— Сперва попробуй.

Часы показывают половину второго. Александру остается в Обиличе, в двух милях к северу: энтузиазма тащиться следом, к обоюдному счастью, не проявляет и обещает встретить утром.
— Если нас не будет сутки, уходи, — говорит Эдгар, прежде чем уйти в Тень. В лицо бьет холодный воздух, пейзаж вокруг выцветает и заметно меняется, хотя его так и тянет пошутить, что в этих краях разница заметна далеко не так сильно.

— Как думаешь, щенок продержится хотя бы пол дня? — интересуется спустя минуту, когда Иэн его догоняет.
Вопрос, на самом деле, риторический.

Старая ГРЭС в Тени выглядит еще хуже, чем в реальности. Эдгар показывает на здание углеперерабатывающего цеха.
— Будем надеяться, что нас не ждут совсем уж интересные сюрпризы. Эту хрень закрыли в восемьдесят восьмом, а до этого переделывали под котельную. Схемы устарели минимум лет на десять, черт знает, что сейчас внутри, — он недовольно хмурится и скрещивает на груди руки.
По-хорошему, стоило приехать на неделю раньше, изучить тут все как следует, а не соваться без толковой подготовки, но мечтать не вредно: это в Лондоне можно позволить себе роскошь установления слежки и хоть полгода сидеть на заднице ровно. Здесь их заметят, стоит только выбраться из Тени.
Поэтому выбираться из нее пока нет вообще никакого смысла.

Эдгар делает шаг и словно спотыкается в воздухе.
В нескольких дюймах от пола тускло поблескивает растяжка. Он медленно выдыхает, качнувшись назад; ставит ногу обратно и молится всем известным богам, что шел первым.
(не то чтобы он не доверял иэну — просто себе эдгар доверяет все-таки чуть больше)

— Нет, — тут же откликается Эдгар, пока еще не понимая, что именно ему не нравится. Сканировать уровень прямиком из Тени — невозможно, покидать ее ради этого — слишком опасно и гарантированно привлечет внимание, — но он все равно почему-то уверен, что перевертыш и порог четверки перешагнуть не успел.
Да, звери не стареют; безусому юнцу с равным успехом может быть и двадцать, и двести. И все равно.

— Освободи руки, — невольно понижает голос, подбирается, неосознанно хмурится. Если что-то в самом деле пойдет не по плану, пользоваться автоматом Иэну не придется — с тем же успехом можно будет забивать микроскопом гвозди. На бегу.
— Что-то не так, — делится, наконец, навязчивым ощущением; знает, что Брекенриджу не придет в голову отмахнуться или посоветовать проветриться — от полуинтуитивных предположений в их работе порой зависит не только успех конкретной операции, но жизнь в принципе. 

Смотреть в реальный мир из теневого — удовольствие на любителя; Эдгар часто моргает, чувствуя себя так, словно весь день просидел перед компьютером без защитного экрана на мониторе. В висках начинает ломить, но он все равно разглядывает мальчишку.
Пальцы намертво стиснуты на «калашникове». Голова втянута в плечи. За полминуты перевертыш трижды оглядывается по сторонам и явно старается держаться поближе к углу — глупо с точки зрения любого разумного бойца, который ни за что сознательно не загонит себя туда, откуда потом не выберется, но вполне объяснимо, если речь идет о перепуганном щенке.
Будь ситуация в порядке — сидел бы, домик из зубочисток клеил на посту.

— Они знают. Посмотри на него, — по закону жанра прямо сейчас им на головы должна обрушиться как минимум массивная хрустальная люстра (а как максимум — все казни египетские), но этого не происходит. Не успели сунуться в заботливо расставленную ловушку? Окей, прекрасно, замечательно, осталось понять, почему она вообще появилась; Эдгар жестом указывает Иэну, что лучше развернуться и свалить по-хорошему, а сам отходит, не поворачиваясь к перевертышу спиной.

Идея, что их пасли от югославской границы, отдает теорией заговора и иллюминатами. Заметили в соседнем Лесковаце и перепугались пары иных пятого уровня? Эдгар искренне сомневается, что здесь есть кто-то способный развеять искусно наведенный морок, да еще так, чтобы не заметил ни он, ни Иэн.
(если только албанцы не запрятали здесь великую, которых даже в европе — сосчитать хватит пальцев одной руки)

К черту.
Гэбриел, конечно, не обрадуется, но самоубиваться во славу британского флага Эдгар пока что морально не готов. Соваться туда, где их заведомо ждут?
Нашли идиота.

Он успевает сделать лишь несколько шагов, прежде чем перевертыш, вспомнив о своих непосредственных обязанностях, выходит из реальности в Тень и, едва заметив чужаков, шарахается обратно. На то, чтобы сориентироваться, принять решение и метнуться навстречу, уходит едва ли секунда: Эдгар срывается с места, в два совершенно нечеловеческих прыжка преодолевая оставшееся расстояние; на ноги приземляется уже в привычном, не вытягивающим из него силы мире.
Ублюдок все равно успевает заорать. Короткий захлебывающийся звук обрывается неприятным хрустом переламываемых в труху позвонков, но слишком, слишком поздно.

Шаги доносятся сразу отовсюду.
С улицы — он отталкивает только подоспевшего Иэна в сторону, пока кто-нибудь из них не схлопотал пулю из оскалившегося осколками стекол окна.
В самом здании — Эдгар не может сходу определить, как близко, но выбирать не приходится. Внутри их могут защитить хотя бы не разрушенные стены. Снаружи они станут удобнейшними мишенями для прицельной стрельбы по движущимся объектам. Он кидает короткий взгляд на пустой дверной проем.

(во имя отца, и сына, и святого, еб вашу мать, духа)