родственные связи: харли и вэнди — младшие брат и сестра.

Дейрдре разбивает изящную чашечку из сервиза какого-то там века. Мать шипит, что лучше бы у нее отсохли руки. Правая рука Дейрдре виснет бесполезной плетью, ссыхается на глазах, под тонкой пергаментной кожей проступают кости. Дейрдре пять лет. Дейрдре учится быть чрезвычайно аккуратной с вещами.

Рука приходит в норму за каких-то полторы недели — мелочь, даже не стоящая разговоров.

Магия просыпается в ней довольно рано, чему активно способствует мама. Дейрдре знает, что на самом деле она ей не родная, но настоящих родителей не помнит, а потому и не зацикливается на этом. Не знает, что для пары ее менее удачливых предшественниц пришлось заказывать маленькие гробики, так что не зацикливается. Лет эдак до десяти, пока матушка не появляется на пороге с хнычущим свертком.

Существо противоположного пола, пусть даже такое крохотное, она воспринимает как нечто чужеродное в доме. Впрочем, успокаивается, как только понимает, что ей мать все равно уделяет больше времени и внимания. В конце концов, не таскаться же с грудным младенцем по кладбищам и склепам.

Интерес к магии постепенно пересиливает страх перед мертвым; Дейрдре даже не знает, что магия бывает другой, так что старается. Мать помогает по мере сил.

Нет, говорит, в склепе ночью совсем не страшно. Нет, в полуразложившейся утопленнице нет ничего отвратительного. Что, милая, не так ожидала впервые увидеть мужчину без одежды? Ничего: если видела одного, можешь сказать, что видела всех.

Весь дар — так она называет магию про себя — постепенно настраивается на восприятие живого и мёртвого. Превращать первое во второе куда проще, чем наоборот, но мать настаивает именно на этом.

Харли даже улыбается, хотя глаза у кота остаются мертвенно-белесыми, ухо вот-вот отвалится, а пахнет он совсем не ромашками. Дейрдре завидует: привыкнуть к подобным ароматам у нее получилось гораздо позже.

Мать дает ей воск и несколько волос, предлагает попробовать сделать куклу. Симпатическая магия полна условностей, так что Дейрдре резво лепит что-то, похожее на человеческую фигурку, прилаживает волосы, даже не интересуясь, чьи они.
Иголка входит в воск легко и просто; Дейрдре визжит от боли и больше не оставляет свои расчёски в неположенных местах.

С мертвыми она проводит больше времени, чем с живыми, а анатомию и строение скелета изучает совсем не по соответствующим атласам. Учится у матери ритуалам, потихоньку набирается знаний в области зелий. Со временем осознает, насколько разносторонен мир магии, но перестраиваться на что-то другое ей откровенно тяжело.

Вместо этого расширяет существующие горизонты; знаний о тканях тела и процессах в них хватает, чтобы пробовать свои силы в целительстве. Дейрдре учится стягивать порезы и сращивать переломы, но по большому счету не видит особо разницы между исцелением и умерщвлением. Жизнь естественным образом перетекает в смерть; некоторые могут оборачивать этот процесс вспять — все логично и красиво.

Дейрдре поправляет белье на том, что еще два часа назад было трупом, задумчиво глядит и наряжает в одно из своих платьев.
То, что Харли понимает не сразу, принимает отчасти за комплимент, отчасти за подтверждение того, что мужчины в этом деле ни на что не годятся. Но мог узнать хотя бы платье. А еще брат называется.

Зато мать оценивает по достоинству, и Дейрдре этого более чем достаточно

Со временем у нее получается устроиться в штат двора рядовым сотрудником медицинского отдела. Она не умеет расшифровывать анализ крови или кардиограмму, но учится расплетать чужие проклятия самого разного рода. Сил у нее не шибко много, но зато имеется отличный нюх на все, что так или иначе связано со смертью.

Работа ей нравится еще и тем, что вокруг полно вампиров. Живые и одновременно мертвые: Дейрдре глядит на них так, как иные ученые — на новый вид бактерий. Немертвые завораживают ее настолько, что один из вампиров-отступников прописывается в ее подвале. Затем второй. И третий. Ее печалит только то, что отступников не так-то много, а всяческих «а что, если…» в ней хоть отбавляй.

Расплата за магию приходит где-то на излете четвертого десятка, Дейрдре воет в голос, до коллег дозванивается с пятой попытки. Ее отпаивают кровью, ее запихивают во всевозможные аппараты и ставят на ноги буквально за пару дней. Старенький целитель мнется, прежде чем сообщить, что в этот раз отдачей зацепило совсем неудачно. Опускает глаза и добавляет, что едва ли Дейрдре сможет когда-нибудь понянчить собственного ребенка.

Дейрдре фыркает.
Сотворить жизнь в привычном понимании и без того может почти любая женщина, а вот так, как это делает она — еще поди поищи.

Действительно не видит особой разницы между живым и мертвым. Во всех смыслах. Мертвые любовники в чем-то даже лучше, по ее мнению, но все-таки обзаводиться ими слишком накладно.

Единственное исключение делает для вампиров — эти её завораживают в лучших традициях научного интереса. Убеждена, что они ведут себя совсем не так, как положено нормальным мертвецам; планирует научиться подчинять их своей магии.

В качестве основы для амулетов или артефактов использует кости и всевозможные изделия из них — с ними работать проще всего.

Энтузиаст от мира некромантии и темной магии, недостаток сил/знаний нередко компенсирует любовью к экспериментам самого разного толка, а экспериментировать может практически на ком угодно. В особо удачных случаях может даже помочь откатить последствия этого самого эксперимента.

Неплоха в зельях, изготовить микстуру от кашля может, но обычно занимается совсем не этим. Минздрав категорически не рекомендует угощаться тем, что она предлагает.