Беллатрикс вся в черном. Раз, два, три. Под музыку можно только вальсировать и улыбаться, улыбаться и вальсировать, но она стоит на месте. Она, как прилежная хозяйка дома только улыбается. Выстукивает ритм вальса по бедру, морщится, когда задевает синяк. Она вся в черном, а прекрасное платье (о, дэймон, не стоило, спасибо, оно великолепно) закрывает синяки на руках, бедрах и спине. Раз, два, три. Ей больно наклоняться, а спину тянет из-за каждого неудачного шага (кажется, это защемлен седалищный нерв, но белла не знает, что это такое, белла вообще ничего не знает) она улыбается робко, говорит, что потянула ногу во время прогулки на лошади. Ей, конечно же, верят. Как можно не поверить и подумать на что-то другое, ведь они

(— Ты опять меня сбиваешь, господи, почему ты не можешь заткнуться, когда я работаю?)

идеальная пара. Ведь она идеальная хозяйка этого вечера (главное, не давать сильно сжимать свои руки, главное, не наклоняться, главное не…), а он превосходный художник, который восхищает всех своими работами.

Нет. Она слышит шепот со всех сторон «посредственность», «разве эти картины мы не видели где-то раньше?», но молчит. Они улыбаются их чете так, словно счастливы созерцать эти шедевры, а Беллатрикс делает вид, что не слышит этих злых слов. Она надеется, что их не услышит и Дэймон. Пускай эта и парочка фраз, но Белла знает, как раним бывает ее любимый муж в очередных порывах отчаяния. Он хочет видеть себя настоящим деятелем искусства, а ее музой, которую он вытащил из лап злобных драконов. Ему нужна эта иллюзия и ощущение сказки, чтобы творить. А еще нужна причина, оправдание, чтобы скинуть на кого-то свой провал.

(— Единственная твоя функция — вдохновлять меня, но ты и с этим не справляешься.
Белла смотрит на пятно красной краски на обоях и тяжело вздыхает. Ей уже почти все равно.)

И Белла уже почти не осуждает. Чинно улыбается гостям, что держат в руках бокалы с шампанским и заинтересованное (но большинство не очень) разглядывают картины Дэймона. Она уже почти смирилась с тем, что не права, что виновата в каждой неудачной картине, что действительно не делает достаточного, чтобы возвести Дэймона на Олимп, а после удержать его там. Она должна была стать ему музой и опорой, но пока оставалась черной тенью на фоне прекрасных дам в ярких платьях, стоящей прямо за его спиной.

Белла лишь ахает, когда Дэймон бесцеремонно хватает ее за руку и ведет к гостям. Первый, вторая, третья. Улыбки на лицах, приятные слова и фальш-фальш-фальш. Хочется закрыть глаза и очутиться в завтрашнем дне, когда солнце только-только будет показываться из-за горизонта.
Белла лишь морщится, когда Дэймон особо сильно сжимает ее локоть и ведет вперед, словно слепую и несмышленую девицу. Но убежать нельзя.

Она замечает эту женщину не сразу — разглядывает картины у которых они остановились — но стоит только бросить взгляд, а отвести уже невозможно.
Все дело в красной помаде. Конечно же, все дело только в ней. Красный цвет яркий и вызывающий и так сложно не привлечь к себе внимания. Белла улыбается отточенно и вежливо, понимая, что когда-то давно, в прошлой жизни, когда еще жила с родителями, могла позволить себе такое же появление на публики. А сейчас строгое черное платье (дэймон, ты просто прекрасно знаешь мои вкусы) вкупе с легким макияжем и почти прозрачной помадой. Она могла бы стать серой мышью, но все равно не чувствовала себя ею.

Белла почти вздрагивает, когда эта женщина произносит ее имя — голос почти знакомый, но Белле кажется, что это лишь помутнение рассудка — поднимает глаза и слабо кивает сначала ей, а после и мужу.

— Дэймон, я подойду чуть позже, а пока поприветствуй новых гостей, — она улыбается, выпутываясь из хватки мужа так быстро, словно этими путами ее держали в плену, — что вы хотели узнать, мисс…?