Отличительная черта курортных городов - всё в них кажется новым и чрезмерно солнечным. На набережных бирюзовая глазурь неба, вторящая ей лента горизонта, цветение акаций, белоснежные парусины и пестрые ленты в соломенных шляпах любителей вечернего проминала. На рынках буйство красочных специй в плетенных корзинах, свежий улов морских гадов, выложенный на сверкающую крошку льда, липнущий к коже сладкий запах диковинных фруктов. В крошечных туристических мекках - в сравнении с европейскими аналогами они кажутся очень маленькими и такими же абсурдными, как музей лжи в Кюрице - искренние улыбки билетеров, сжимающих в испещренных гречкой родинок руках тонкую пачку билетных корешков, и морщинки в уголках глаз, когда они говорят "приходите еще". Курортные города живут по иным законам, в параллельной вселенной, торжественно объявляют себя анклавом и, если гости останутся недовольны визитом, обещают вернуть весь привычный перечень быта, бед и обид на обратном пути "домой". Их уговорам очень хочется верить - считать, сколько ты переплатил за гостеприимство будешь уже после, пока есть деньги и возможности ты об этом не задумаешься. Очень хочется почувствовать себя новым. Хотя бы попытаться.

Центральные площади прибрежных городов могут кого угодно сбить с толку. Толпа туристом, двигающаяся исходя из своей собственной, несуществующей логики, то и дело выбрасывающая вверх руки с фотоаппаратами, вознося дань безликому богу "так надо", обращающего в свою веру каждого третьего приехавшего на отдых человека - в случае с китайцами просто каждого. Их пестрые зонтики, скрывающие от беспощадных лучей португальского солнца, шумные разговоры на разных языках, сливающиеся в один длинный и совершенно непонятный монолог, их вечное стремление заполнить собой каждый метр свободного пространства. Сердце Эйлин качает кровь с бешеной скоростью и тяжелыми молотками бьет по барабанным перепонкам. Ей страшно, что её раздавит этой слепой толпой.

- Амос, если ты и правда хочешь найти эту птицу, то самое время встать с постели, - Эйнли бедром толкает дверь в спальню, которую отдала в распоряжение иного особо не прислушиваясь к его протестам, и вносит в комнату поднос с апельсиновым соком в фужере из толстого розового стекла, крохотным эспрессо из турки и горку свежих рогаликов на блюдце. Окна выходят не на солнечную сторону и поэтому здесь приятная прохлада сохраняется дольше. У неё нет ни малейшего повода думать, что мужчина еще спит - ведьма слышала, как скрипели паркетные половицы в комнате - но она предпочитает делать вид, что не является невольным свидетелем его быта. Это кажется Уинман вежливым. Она ставит поднос на прикроватный столик и мягко улыбается, убирая за ухо прядь выгоревших на солнце волос. Садится на край кровати и ненароком пользуясь возможностью осматривает его с головы до ног, отмечая, насколько удачно получилось залатать раны. В целом, остается собой довольна.

Кто-то толкает её в плечо. Толкает с такой силой, что у неё из рук падает телефон и приходится опуститься вниз, чтобы его найти. Толпа, точно нарочно, не замечает её присутствия, то и дело норовит наступить на её ладонь одной из сони своих ног. По спине пробегают мурашки и ведьма чувствует, как на коже проступает холодный пот.  Горло сжимает ледяная, удушливая хватка ужаса. Ухватившись за пластиковый корпус мобильного, ведьма в панике ныряет в Тень и через мгновение её выбрасывает обратно, чуть ли не под колеса желтого микроавтобуса.

Его состояние беспокоит, но будучи лишенной какой-либо силы, Эйнли только и остается что волноваться и надеяться на чудо. Взгляд невольно падает на скромное и почерневшее от времени деревянное распятие в изголовье кровати. На фоне белоснежной и пустой стены оно излишне агрессивно бросается в глаза, даже в лучах уходящего солнца оно кажется ведьме враждебным. Она хотела его убрать в шкаф, но мужчина попросил этого не делать и тогда Эйнли подумала, что он, возможно, набожен и эта набожность может помочь ему вернуть память, поэтому спорить не стала.

Пока она думает об этом, Амос приступает к завтраку и, выражая крайнюю степень сомнения в том, что девушка уже ела, протягивает ей один из рогаликов. Жест настолько трогательный, что заставляет невольно улыбнуться и самую капельку по-краснеть. Врать за свои семьдесят лет она, кажется, так и не научилась. Мужчина делится с ней обрывками терзавших разум сновидений, пытаясь отделить игру подсознания от того, что могло бы стать настоящим воспоминанием. Эйнли забирается на кровать с ногами и, поджав их под себя, внимательно слушает, разжевывая слоенное тесто. И снова всё упирается в голубую ласточку, которой в Фуншале нет места. Ведьма хмурит брови, но ничего не говорит, лишь пожимает плечами. Кто знает, может он прав, может она существует, Уинман не может знать наверняка. Но вот что ей действительно ясно, так это то, как Амосу важно её найти. Значит они опять будут искать.

- Кстати, у меня для тебя хорошие новости, - и, стряхнув крошки на тарелку, она достает из кармана своих льняных штанов ключи с крохотным брелком. Гордая, словно ребенок, протягивающий отцу кошачий коготь и заявляющий, что это зуб крокодила, - пока ты спал, я взяла мотоцикл в аренду. Правда, это не совсем мотоцикл и не так уж, чтобы прям совсем в аренду, но... Теперь мы можем исследовать и окрестности города. Кто знает, может твоя ласточка живет чуть дальше, чем ты думаешь? Ну что, готов к поискам?

Отредактировано Ellie Winman (2019-01-04 16:32:57)

Внутри пронзительно пусто, кожей чувствуется вездесущий холод и перед глазами темно. Кажется, она что-то говорит – по крайней мере, губы шевелятся – но слова стекленеют и, вместо того чтобы взмыть в воздух, разбиваются о каменную брусчатку. Эйнли цепляется тонкими пальцами за булыжники, точно думает вытащить их с насиженных десятками лет мест. Уши будто набили ватой и все многоголосие полнящейся туристами площади доносится до девушки словно издалека. Чувства подводят и это рождает панику. Ей просто жизненно необходимо опереться на что-то - пока осязание не подводит, ведьма планирует выжать из него максимум и крепче сжимает пальцы. А потом она видит его.

- Сдается мне, ты был изрядным ханжой, - на полном серьёзе говорит девушка, водружая себе на голову шлем и регулируя ремешок. Амоса тоже ждёт эта процедура – лишенная сил ведьма даже и не думает рисковать здоровьем иного, прекрасно понимая, что слишком долго полагалась на долю магического проведения и растеряла сугубо водительский навык, - брось, веспа это совсем не смертельно. И не позорно. Да, не внедорожник и нет, не королевский кортеж, но тоже очень даже ничего. Если что – не забывай наклонять голову, ну, сам понимаешь… И да, вообще-то это мотороллер.

Он много шутит и шутки эти нельзя назвать полностью безобидными. Сарказм, остроумие и ирония сплетаются в них так туго, что не расплести и змеелову, однако, Уинман старается не принимать их близко к сердцу. Мужчине это нравится – ведьма видит это по тени улыбки в уголках губ, словно изначально созданных для того, чтобы вытягиваться в тонкую нить, - она не смеет лишать его удовольствия. К тому же, за прошедшие дни, Эйнли почти привыкла и научилась – во что ей очень хочется верить – отвечать той же монетой.

Вбить в навигатор конечную точку «Камара-ди-Лобуш», купить в лавке на первом этаже пару бутылочек воды и яблоки в дорогу, проверить водительское удостоверение, регулировку зеркал, то, что Амос действительно надел шлем и подвернуть брюки, чтобы ни за что не цеплялись… Всё это занимает не так много времени, но исполняется тщательно и педантично, словно прилежным школьником строго по списку – для Уинман это отчасти отголосок профессии и, тем не менее, всё еще доставляет легкое удовольствие, отзывающиеся щекоткой под ребрами. Возможно, так в психологии выглядит визуализация комплекса отличницы.

- Держись за меня, хорошо?

Эйнли надевает очки с голубыми стеклами и отталкивается от земли прежде чем направить бежевый мотороллер в путь, аккуратно маневрируя между змеек туристов и горожан, покуда дорога не выведет их за город. Август прекрасен, Мадейра прекрасна, весь мир – восхитителен. Это читается в воздухе, об этом поют, покачиваясь на ветру, соцветия акаций, прохожие передают это тайное знание, шифруя его в улыбки и теплые взгляды. Солнце нагревает асфальт, обжигает терракотовые крыши вдали, слепит глаза. Пропитывает всё вокруг, точно ликер пропитывает бисквитный корж. Оно проникает под кожу, разливается в венах терпким апельсиновым конфитюром и заставляет смотреть на окружающий мир с беспечным оптимизмом. Мир не закончится, пока оно не зайдёт за горизонт, и даже тогда он не сдастся безликой тьме. Солнце во всём и ты – часть солнца. Иная на секунду поддается этой уверенности и, наклонившись вперёд, закрывает глаза, едва не выпуская руль из рук. Она чувствует тепло от рук Амоса, то, как он осторожно и целомудренно прислоняется к её спине, и думает, что мужчине тоже передаётся это чувство. Солнце во всём. А значит, всё закончится хорошо.

Она еще до конца не понимает зачем, но тащит мужчину без сознания в квартиру, которую снимает у милой старушки-португалки. Тащит не сама, конечно же – её одной не хватит на такого крупного мужчину – ей помогают коренастые испанцы, которых она призвала помочь, терзая слух ломанным португальским. После того, как Тень выплюнула иную обратно, не успела та и носа в неё сунуть, запасы магических сил покинули ведьму. Жителя двадцать первого века безжалостно кинули в средневековье, лишив доступа к электричеству и времени на то, чтобы привести мысли в порядок. Единственное, что она знала – мужчине срочно требовалась помощь. Её познания в медицине позволяли это сделать, её знание о магии кричало о том, как будет правильно. Возможно, он был иным – скорее всего так это и было – но это не имело никакого значения.

- Rápido, rápido, - поторапливала она мужчин, экспрессивно жестикулируя и спешно пытаясь сделать несколько дел одновременно. Время играет против них…

- Приехали, - она снимает шлем и подставляет лицо знойному солнцу, широко улыбаясь и поднимаясь на носочки. Дорога не заняла у них много времени, но даже не смотря на это тело успело устать – даже у Уинман, о состоянии Амоса можно было только догадываться. Выставив ладонь козырьком, словно это может спасти от жарких лучей, она смотрит на мужчину и кивает в сторону центра, - думаю, что по городу лучше пешком. Нужно, наверное, найти самую высокую точку чтобы осмотреться, а может бар и расспросить местных. Главное, держаться подальше от фадишт.

Иногда ей кажется, что птица, о которой на правильном английском толкует блондин, не больше чем его выдумка. Думает, что их поиски тщетны, но если они успокаивают Амоса, то можно поискать еще немного. Главное, чтобы это не превратилось в манию. Но сегодня Эйнли кажется, что им обязательно повезёт. Она вынимает ключи, прячет шлем в багажник и достает покрывшуюся конденсатом бутылочку воды. Три маленьких глотка и девушка передает её мужчине, между делом поправляя прилипшую к спине мокрую ткань одежды. Затем разрешает ему взять себя под локоть и деликатно тащит вперёд.

- Скажи, что ты знаешь о Португалии? – потерянная им память кажется ведьме предметом весьма занятным. Он помнит языки, помнит, как застегивать рубашку и переходить дорогу. Знает, кто такие кошки и чем занимаются на корриде, клянется, что лакрица похожа на жеванную резину, хотя ни разу её не пробовал. Знает сотню молитв, но не имеет и малейшего представления о том, кто он такой. Амос видится Эйнли сторонним наблюдателем мира, рассказчиком дивной повести, который знает всё и обо всём и которого физически не существует, хоть ты читаешь его слова, его мнение, его взгляд. Это будоражит любопытство и заставляет задуматься об одиночестве, как ни странно. Ведьма прикусывает губу и деловито оглядывается по сторонам, пытаясь скрыть тень надежды. Что если вот так, совершенно случайно, он вспомнит то, что может вернуть только ласточка?

Отредактировано Ellie Winman (2019-01-23 15:44:50)

- Ты, кажется, просил называть вещи своими именами? Так вот Амос, ты – сексист, - говорил ведьма и беззлобно щипает мужчину за бок. Беззлобно не значит не больно, но это сугубо из вредности. На самом деле иную совсем не обижает его шутливое недоверие, она не из тех, кто будет рвать на груди блузку и бросаться под танковые гусеницы ради того, чтобы с пеной у рта доказывать, на что способны женщины. И дело не в том, что Уинман не верит в своё племя или считает, что место женщины у плиты да колыбели. Просто у Амоса, если так подумать, нет причин доверять ей свою сохранность чуть больше, чем единожды. И у него могут быть веские причины для того, чтобы не доверять женщинам в целом. Тем более ведьмам. Кто знает, может быть когда-то ему не повезло с женой? А может, не везёт до сих пор…

- Знаешь, не хочу тебя обидеть, но… кажется, слышала о чём-то таком в японском мультике, - задумавшись, бормочет девушка. В её возрасте, даже будучи человеком, крайне стыдно ссылаться на аниме в качестве серьезного источника. Едва заметная дрожь в плечах – вверх и вниз, вверх и снова вниз. Ведьма выскальзывает из рук мужчины и складывает свои на груди, отходя на пол шага в сторону. Кто-нибудь сказал бы, что защищается, на самом же деле просто чувствует холод. Морской бриз приносит тяжелые воспоминания, которые она никак не может ухватить. Точно гладкая галька на дне мутного водоёма – сколько не пытайся вытащить, всё равно ускользает и действует на нервы. Мозаика не становится. Почему-то у неё не складываются отношения с богом и тем культом, который вокруг него городят жившие и живущие.

Религией, прошу прощения.

Похоже, они давным-давно поссорились и толи из вежливости, толи из уважения к общему прошлому, согласились не выворачивать корзины грязного белья на глазах у окружающих. Разошлись, как взрослые, друзьями. Осадочек только остался.

Уинман смотрит на море. На тонкую грань, где оно еще не небо. Солнце слепит глаза, не спасают защитные стёкла и приходится щурится, то и дело моргать, не задерживаться взглядом на чем-то больше трёх секунд. Странная суета, рожденная из глупой необходимости занять себя чем-то, как только обнаружишь внутри себя огромную, зияющую дыру. Пока она не попадается на глаза всё вроде как в порядке, но стоит заметить – хотя бы краешком глаза – так мерзкое ощущение сцапает за горло и уже не отпустит.

В её мир неосознанно вторгается что-то чужое, неприятное, раздражающее. Ведьма его не видит, но чувствует. Чувствует, как это что-то щекочет её секундными стрелками, подчеркивающими невозможность исправить, обличающими беспомощность, лишний раз напоминающими, что отныне ты всего лишь наблюдатель. Бесит до чесотки. Эйнли прикусывает губу и топчется на месте, готовясь к решительному прыжку в холодную воду подсознательного – что-то, зажатое в промежутках шестидесяти секунд, нахально смеется в её лицо. И тогда она говорит, говорит с несвойственным ей до этого жаром, словно рвёт невидимые механизмы на клочки. Цепи, шестерёнки, стрелки, винтики и кварцевый дисплей. Каждое слово это удар каблука, паутинка трещин и шрамов. Методичный, полный ярости призыв к молчанию. Стоит слову сорваться с губ, как тиканье исчезает, но пока не поставлена точка, оно возвращается вновь, жадно заполняя собой всю тишину вокруг.

- Видишь в чем дело… - ведьма прячет руки в карманы и облизывает пересохшие губы, покачиваясь на носочках. И голоса не пвышает, но ветру не удается украсть и звука. Она не видит мужчину, но знает, что тот стоит за её плечом. Чувствует его тень, слышит, как бьется сердце –жаркими импульсами, с трудом перекладываясь на слова - и скрипят подошвы кросовок. Не нужно оборачиваться чтобы увидеть, лишнее. Уинман чувствует его взгляд поверх её макушки, - наверное, у моей семьи были сложные отношения с Богом. Я думаю, что он давно нас кинул. И это было очень больно, так больно, что мне захотелось забыть. Видишь ли, у нас есть кое-что общее… Ну как общее. Я не помню своей жизни до восьми лет. Знаю, что должна была помнить, и знаю, что попросила стереть память. Знаю, что у меня была семья, что она была из числа тех, правильных, верующих и… И что её не стало. Абернати говорит, что если бог и был, то он от нас отвернулся, а мне не нравится такое. Немного не по-христиански.

Часы замолкают. Ей нужно закрыть глаза и она увидит в темном уголке памяти сломанный брегет, кичившийся, что будет жить вечно. Его мертвенно бледный циферблат указывает без одной минуты полночь. Принесённые чужаком, непрошенные, архаичные и раздражающие… Теперь они молчат.

Эйнли набирает полные легкие воздуха и медленно выпускает его из себя, стараясь очистить мысли от скверных раздумий. Невесело улыбается, запрокидывает голову назад, подставляя щеки и веки солнцу.

- Там было что-то о Папе Римском, верно? И про ад неземной. Три части пророчества, последняя не так давно была предана огласке, что-то вроде сказки Ватикана. Расскажешь? Надеюсь, я не задела твои чувства… - милое личико хмурится, точно на него пала свинцовая грозовая туча. Девушка выпрямляется и поворачивается к мужчине, серьезная, как никогда прежде,- Или задела?     

Прости, говорят губы. Девушка приподнимает очки и пытается заглянуть мужчине в глаза. Сейчас, когда у обоих силы на нуле это можно сделать. Редкая удача, грех не поймать за хвост. Так внезапно, так интимно и в то же время без единого касания.

- Серые глаза — рассвет, пароходная сирена. Дождь, разлука, серый след за винтом бегущей пены...

Бесцветно шевелятся губы. Мир останавливается.

Отредактировано Ellie Winman (2019-02-18 17:19:22)