"Дорогой Дедушка Мороз,
Весь год я вел себя очень хорошо. Старался никому не грубить и никого не обижать. Помогать тем, кто меня об этом просил, и быть благодарным за помощь, когда мне ее оказывали: даже тогда, когда от меня ничего не требовалось взамен, потому что взять с меня вообще нечего, я старался сделать доброе дело тем, кто не оставил меня самого в беде. Я старался избегать мудаков, но они постоянно настигали меня, угрожали или делали мне больно, обижали меня, а потому я никогда не оставался в долгу, потому что привык всегда расплачиваться. Меня так учили родители, Дедушка Мороз, а я очень хороший сын, пусть и сам мудак время от времени, но ты не осуждай меня, пожалуйста, потому что жизнь в этом году вообще не оставляла меня в покое и приходилось как-т отвечать.
Дорогой Дедушка Мороз, я бы хотел попросить у тебя одну-единственную вещь, потому что мне совсем ничего не нужно.
Пожалуйста, сделай так, чтобы я не подох в следующем году. Это все, чего я прошу. Посоветуйся с Буддой или Иисусом - они могут подсказать, как правильно организовать мне такую благодать.
Спасибо, Дедушка Мороз, заранее.
Не всегда хороший мальчик
Стас.
P.S. И я очень хочу сладкой ваты. Так что мне хотя бы пять долларов, чтобы было как отметить Новый Год. Спасибо еще раз."

Блять, как больно. Господи Боже, как ему охренительно больно.
Когда он перекинулся из человеческой формы в животную показалось, что стало в три раза больнее, потому что все ощущения теперь ютились в одном маленьком тельце. Казалось, что это все не заживет и не отрастет обратно, казалось, что при следующем шаге он просто переломится пополам и подохнет прямо здесь - регенерация это, конечно, очень хорошо, но, сука, никто не отменял того, что переломанные ребра и, кажется, позвоночник, болят так, что смерть уже не кажется таким уж отвратительным выходом из положения, знаете ли. И это, если учесть тот факт, через что Стас вообще прошел за всю свою довольно долгую жизнь - через все те лишения, через страшную боль, через кошмар. Да, черт возьми, он пересек земной шар совершенно точно не для того, чтобы взять и подохнуть в грязной подворотне, в которой на него наткнулось несколько хаоситов, решивших. что прикончить отступника - самый верный путь скакнуть на уровень выше. Ну... По большому счету, так и есть, и сам Стас когда-то пользовался этим методом - убийство иного всегда и для всех было путем наименьшего сопротивления, дорожкой к новым силам, к новым способностям, но теперь он прекрасно понимает тех, кого когда-то сам убивал: теперь он нихренашеньки не хочет, чтобы какая-то мразь забрала себе все то, что он наживал годами непосильным трудом, теперь не хочет, чтобы кто-то заполучил его просто так, и теперь он рвет когти не ради силы, но ради выживания. Он слишком любит жизнь, он слишком хорошо научился изворачиваться, юлить и вырываться из лап Смерти, чтобы позволить этим засранцам просто так отобрать жизнь.
Их больше и только поэтому Стас огребает, но не сдается. Он не убивает их, потому что это повлечет слишком много проблем за собой, а они ему совершенно не нужны, он просто вырубает говнюков одного за другим. Через боль, через до хруста стиснутые зубы, но подгибающихся ногах, без возможности нормально дышать, слыша хруст собственных костей, слыша эхо от участившегося пульса где-то в затылке.
Пацаны падают, а он следом за ними, но ему нельзя просто так сдаваться, потому что он слишком любит жизнь - он сумел полюбить даже отступничество, положение изгоя везде, куда бы он не пришел, а потому последние силы Стас вкладывает в то, чтобы превратиться, перекинуться во что-то маленькое и незаметное - в белоснежного хорька, который сольется с выпавшим снегом, который превратится в белое пятно, промелькнувшее на периферии зрения и исчезнувшее тогда, когда вы только спохватитесь. Хорошо, что он поднялся на уровень выше, теперь он может выкидывать такие фокусы. Последний бонус, который ему подкинула жизнь перед тем, как столкнуть в яму.
Местные рассказывали, что в трех кварталах отсюда есть отель, в котором не зададут вопросов, в котором, в принципе, можно укрыться и перевести дух, подумать как следует над тем, куда двигаться дальше. По сути, он туда и шел, так что и теперь от маршрута не отклоняется, разве что не идет, а ползет, тратя на путь вдвое больше времени, чем должен был, но все-таки до места добирается. Вот она табличка, на которое высечено всего четыре буквы. Он пришел, добрался, но сил на то, чтобы перекинуться обратно, не остается, а потому Стас просто растягивается прямо на коврике и чувствует, как боль сковывает все тело, забирая остатки сил. Сейчас, он поспит минутку, и все сделает. Просто переведет дух. Как же больно...

Пока он лежит, в голову лезут странные мысли, очень похожие на странные воспоминания откуда-то из прошлой жизни, в которой у него было так много того, что потом можно было отобрать. Ему казалось, что он сидит у себя в квартире в Петербурге - наследством какой-то очень старой эпохи, в которую не родился даже он сам. На часах, кажется, около восьми вечера, и от скуки ожидания девушки, с которой он тогда жил, Стас переделал по дому решительно все: он сходил в лес, чтобы поискать там подходящую елку на Новый Год, прибрался, переставил диван, даже сходил купил какой-то большой телевизор, успел его настроить и сделать картинку более-менее сносной. От телевизора осталась коробка, в которой теперь может жить их кот - самый простой, не перевыртыш, Стас проверял - и в котором он будет драться с его девушкой, с Машей за право разместить там либо склад ее книг, либо натаскать тряпок и свить самое настоящее кошачье гнездо. Потом он приготовил плов, хотя тот оказался немного пересоленным - Маша будет ворчать, он раскатал остатки ее теста и навалил на него всего, что осталось, запек и даже не подпалил, купил двух цыплят и заготовил их - теперь еды хватит на неделю или две, даже угостят того, кто нагрянет вечером. Маша и правда немного ворчит от пересоленного плова, но хвалит Стаса, улыбается ему и после ужина и правда старается вытащить кота из коробки, чтобы устроить там книги, которые собиралась отвезти на базар и продать за мизерную цену. Хорошо, что Стас не выбросил коробку, отвлекшись на телефонный звонок: соседка хотела что-то обсудить с Машей.
Резкая боль в спине и ребрах буквально выталкивает Стаса из забытия, в которое он успел провалиться, как ему казалось, за секунду и всего на секунду - на деле же он пролежал минут десять или пятнадцать, даже успело немного припорошить снегом. Достаточно для того, чтобы кто-нибудь не заметил его, наступил и раздавил черепушку, превращая голову Стаса в кровавую размазню на коврике с теплыми приветствиями и пожеланиями пожаловать в дом максимально по-доброму, либо поскорее убраться, чтобы сохранить собственную жизнь, либо жизнь и нервные клетки хозяев твоего приюта. Как говорится, "плевать на собаку, остерегайтесь хозяев".
Стас открывает глаза и смотрит на ботинок около своего носа, пытается начать быстро соображать, но пока что в голову лезут только мысли о том, что преследователи его нашли, вычислили и собираются теперь окончательно закатать в асфальт. Такие травмы не лечатся, а потому первым же порывом было желание бежать, рвануть куда-нибудь в сторону, но попытка пошевелиться кончилась тем, что Стас жалобно запищал от нового приступа боли и рухнул обратно на коврик, не успев даже толком с него подняться.
Но человек...инкуб, кажется, не собирался давить его, убивать или выбрасывать на помойку, что Стаса немало удивило. Он поднял израненного зверька на руки и понес куда-то так осторожно, что Стас толком и не почувствовал никакого дискомфорта от перемещения: возможно, легкая дрема даже помогла ему начать потихоньку восстанавливаться. Это хороший знак.
Через пару минут человек кладет его в теплое кресло, а Стас давит в себе желание свернуться клубком и, наконец-то, в первый раз за столько времени нормально выспаться. Нет, его состояние не позволит, но можно надеяться на то, что его тут же не выкинут прочь.
Стас рассматривает человека перед собой, почему-то думает, что перед ним русская морда, но перед глазами все плывет, он пробует податься вперед и рассмотреть его получше, перебирает лапками, пытаясь подтянуться ближе, но прострел боли в теле заставляет его зарычать и снова лечь на брюхо, рассматривая своего неожиданного спасителя так, из относительного далека.