|
высокое небо аустерлица
Страница: 1
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться12018-12-23 22:10:07
Поделиться22019-01-12 02:30:27
Тяжело вдруг оказаться в чужой стране, когда долгие годы весь твой мир был одним лишь Лондоном и его пригородами. Тяжело вернуться в мирное существование, когда несколько лет видел лишь сырую землю, кровь, боль и смерть. Тяжело забыть о простейших инстинктах, свойственных любому человеку и научиться принимать новые, более кровожадные, инстинкты. Клод справлялся, но не мог отрицать, что все было бы гораздо проще, если бы люди вокруг, черт возьми, говорили на понятном ему языке.
По-английски с ним разговаривали только дети, да и то только те, к которым Лапин его учителем и приставил. То есть говорили они не очень и крайне примитивно. Пока что. Клод не терял надежды однажды обсудить с ними их отношение к современной власти. Или хоть чт-нибудь кроме "утка желтая, небо голубое".
Учитель из Клода был так себе и держалось все больше на благодарности, которую Клод питал к Создателю. Все же, не каждый получает второй шанс и не каждый может его тебе дать, так что репетиторствовать и держать ушки на макушке - самое малое, что Клод мог предложить взамен.
А вечерами были балы. Не всегда конечно, но довольно часто. Похуже, получше, в домах побогаче и поскромнее. Иногда вместо балов были салуны, иногда какие-то срамные вечера, посещать которые некогда семьянину было крайне тяжело. Лапин говорил, что это дело наживное, хотя сам не то чтобы выглядел там самым счастливым гостем.
Зато во всех этих местах было много людей, у которых, в свою очередь и несмотря на бледный и болезный вид, было много крови в организме. Почти всегда. Иногда правда попадались действительно больные и малокровные, и тогда все было совсем не весело, хоть и обходилось без жертв.
Громкая музыка, душные дамы, напыщенные кавалеры - все это в крайней мере раздражало Клода, не говоря уже о том, что все норовили побеседовать с ним на французском, который он, разумеется, учить не собирался. Ему пока вполне хватало тягот с русским, если бы пришлось учить параллельно второй язык - он бы обязательно куда-нибудь сбежал.
На фоне всего этого в свете о нем мнение было не лучшее, но по этому поводу он как раз совсем не переживал - он был олод и вечно голоден, и единственное, что его интересовало - это утоление этого самого голода. Пока неизменно находилась чрезмерно любопытная девица или слишком храбрый грубиян - Клод был сыт. Прочее его совсем не волновало.
Сегодня Лапин оставил его одного почти в самом начале вечера - некто перехватил его в коридоре, пихнул какую-то записку и вот уже Лапин вежливо извиняется перед хозяевами и спешит откланяться. Клода с собой, как это часто бывает, даже и не думает звать. Иногда он пропадал даже не на вечер - рекордом пока что были 6 дней.
Клода это уже даже не сильно задевало.
Сегодняшний вечер обещал быть особенным - хозяйка дома просто обожала иностранцев. Многие русские их обожали, но эта женщина никогда не ограничивалась приглашением одного гостя-чужеземца, у нее их обязательно собиралась целая куча. Рассказывали истории, пели национальные песни. Ходили слухи, барышня мечтала путешествовать, но здоровье не позволяло, вот она и компенсировала это как могла. К таким, как Клод, она особой страсти не питала, как и, разумеется, к французам и немцам. Это все было для нее пройденным этапом - таких иностранцев было пруд пруди в Петербурге, да и какое удовольствие, когда хорошо знаешь язык этих самых иностранцев? Мадам Шукшина была женщиной очень образованной и изысканной.
Сегодня, насколько мог судить Клод, был итальянский вечер, что Клода несколько смутило. Вернее, сильно смутило.
Итальянского он не знал совершенно и, естественно, не сильно хотел знать. Он вообще не слишком тяготел к знаниям, во всяком случае, к тем знаниям, которыми его пытался одаривать Лапин. Клоду нравилось оружие, Клоду нравились боевые искусства, Клоду нравилось искусство войны, а не сплетни полупьяных смертных, музыка и танцы.
Но все же была причина, по которой он хотел здесь задержаться - прелестная шейка Шукшиной-младшей, третьей дочери от четвертого мужа хозяйки дома. Девушка была красива и восхитительно пахла, и Клод желал ее крови почти также сильно, как ее саму. Сама девица отвечала вниманием, но настолько трогательно наивным, что Клод даже и подумать не смел, что ее интерес к нему - нечто большее, чем просто вежливость. Девушка любила свет, девушка любила общество мужчин, но, если ее мать была настоящим энергетическим вампиром, стремящейся привлечь внимание всех и вся, то Елизавета была хрупким цветом, тянущимся к солнцу и распускающимся в его лучах в полдень. Разумеется когда ее матери перекати-поле не было рядом.
Мать же любила называть ее дурнушкой и глупышкой и, хоть и старательно это скрывала, завидовала ее молодости и свежести настолько, насколько ей вообще хватало сил. Это была еще одна причина, по которой Клод этот дом не слишком-то любил.
Однако чтобы не говорила старая Шукшина, ее дочь всегда окружали поклонники. Толпы поклонников, по меркам Клода. Среди них были и иные, но, насколько мог судить Клод, большинство все же жаждало ее внимания. Возможно, вида ее хрупкого обнаженного сердца, и никто не питал к ней того же, что пита Клод. Он мог бы воспользоваться силой, мог бы уговорить ее на что угодно одним прикосновением, но в чем тогда интерес? Пускай она лишь бедная овечка, но и ее стоило бы заслужить. Да и вообще надо же было как-то развлекаться.
-Mademoiselle, - Клод учтиво кланяется и целует протянутую руку. Сложно не заметить, насколько девушке нравятся такие жесты, она становится еще симпатичнее, когда довольна - etot vecher grozit mne olinochestvom.
Елизавета бегло осматривается поисках, очевидно, Лапина и, поняв. что его нигде нет, отвечает
-Я тоже совсем не говорю по-итальянски, - она чуть краснеет - матушка считает, что я недостаточно хорошо говорю по-немецки, а потому нет смысла давать мне еще большую нагрузку.
Клод конечно мог бы сейчас похвалить ее немецкий, но это было бы ложью, ведь сам он немецкого не знал совершенно.
Он мог с уверенностью сказать, что проблем с английским у нее не было - и он был чертовски благодарен судьбе за то, с каким пониманием эта юная особа отнеслась к его потребности говорить на родном языке всякий раз, когда рядом не было Лапина.
-Так что, полагаю, я ваш компаньон в сегодняшнем одиночестве, - она деликатно хихикает. Клод улыбается в ответ.
Они мило беседуют очень долго. Обсуждают последние новости города, смеются над напыщенными итальянцами, решают, чье платье сегодня особенно хорошо. Клод рассказывает про воспитанников, Елизавета пересказывает сюжет какой-то книги, которую начала читать пару дней назад. Они танцуют, и после каждого танца Клод подносит ей, раскрасневшейся и запыхавшейся, бокал с вином. Да, он поступает не совсем по-джентельменски, но зато ей неинтересно общество никого более в этом зале, а именно того Клод и хотел добиться.
-Mne tak veselo s Vami! - с каким-то детский восторгом и глубокой благодарностью в голосе произносит она, прижимаясь ближе к Клоду.
Клод вежливо отстраняется - он ведь все-таки не хочет, чтобы честь девушки пострадала. Он хочет лишь ее крови. Крови будет вполне достаточно.
-Мне кажется, Вы устали, Елизавета, - замечает он - не хотите выйти в сад и подышать?
Ответить она не успевает, так как их грубо прерывает какой-то мужчина. Хотел бы Клод понять хоть слово из его тирады, но вместо того лишь виновато косится на девушку. Та отвечает ему тем же.
-Я не говорю по-итальянски, сэр, - наконец решает сообщить Клод. Итальянец, впрочем, его то ли не слышит, то ли не понимает, а потому Клоду остается лишь рассеянно на него смотреть и надеяться, что он либо сам уйдет, либо найдется хоть кто-то, кто сможет объяснить, что происходит.
Поделиться32019-01-15 21:12:27
Тридцать лет сидеть на берегах одного и того же острова становится очень сложно для того, кто в принципе привык на одном месте долго не задерживаться. Пресловутое «сэр», бесконечно-трагическое выражение лица и отвратительнейшая пища – за тридцать долгих лет англичане успели вусмерть надоесть привыкшему к совсем иного рода окружению Вито. Менталитет – слово довольно странное, да и ощутить его истинное значение на самом деле не так-то просто, если не пытаться особенно вникать в различного типа детали. От двух-трёх недельного посещения чужой страны никогда не появится никакого толку. Для того, чтобы хотя бы попытаться заглянуть в потёмки чужой, иначе говорящей души, нужно прожить так минимум годы, а лучше бы и десяти лет. Да и то всегда останется какая-нибудь мелочь, что обязательно удивит тебя в самый неподходящий для того момент. Удивит неприятно, полностью выведет из себя и не впустит обратно в состояние столь необходимого равновесия.
Безусловно, за все эти годы вампир смог привыкнуть ко многим вещам, о которых прежде даже никогда и не задумывался. В первую очередь, к новому имени, избранным им когда-то ради человека, которого уже давным-давно не было на белом свете. Вито упрямо продолжал отзываться на созвучие схожих букв, будто бы делал это с самого своего рождения. Быть лордом в высоком замке, очень приятно и удобно, и всё же совсем не то, чему хотелось бы посвятить свою баснословно длинную жизнь. В очередь во вторую, Пастроне довольно быстро успел смириться с необходимостью хоть иногда выходить в свет, соблюдать заведённые на этой земле традиции и обычаи, пусть и делал это весьма контролируемо, дабы не дать «знакомым» и «друзьям» поводов усомниться в его схожести с представителями рода человеческого. В этих редких вылазках было даже что-то весьма приятное и иначе никак не достижимое, пусть и не имели они никакой возможности хотя бы на секундочку сравниться с некогда устраиваемыми собственноручно Вито праздниками.
И всё же была одна вещь, одно обстоятельство, что никак не давало вампиру покоя. Даже по истечению стольких лет, Пастроне так и не смог привыкнуть к совершенно чуждому ему характеру окружающих его людей. Конечно, было бы грубой ошибкой обвинить венецианца в южной открытости, таким образом сравнив с выходцем из какого-нибудь Неаполя, что так и вовсе схоже было бы с непристойным оскорблением. И всё же английская способность оставаться с каменным лицом даже на самых душераздирающих похоронах просто выводила его из себя. Даже сидя с полупустой бутылкой хорошего виски в руках, безбородый джентльмен продолжал оставаться джентльменом.
Лишь спустя как рамадан долгих тридцать лет Вито всей своей бесчувственной душой осознал, что нуждается в хотя бы минимально продолжительном отдыхе от всей этой чинности и порядка. Ему было абсолютно не принципиально, куда уехать, лишь бы подальше отсюда. Уехать временно и потом обязательно вернуться. Но всё это после, а пока уехать хотелось как можно дальше и желательно без оглядки.
Выбор места назначения был довольно случаен и небрежен, предложение поступило слишком неожиданно и спонтанно. Милый Дик, дорогой Ричард, прекрасный рыжеволосый парнишка, наследник герцогского титула, в одной из своих недавних поездок по Европе имел честь познакомиться с не менее прекрасной девушкой со звучным русским именем Агафья. Столь скорым желаем молодых пожениться сам Вито был достаточно удивлён и немного раздосадован – Дикки был одним из тех немногих, кого Пастроне даже про себя именовал другом, и кого вовсе не мыслил в роли женатого мужчины. И всё же именно данное стечение обстоятельств дало вампиру повод обратить свой взор на не такой уж далёкий, но ранее им не замеченный Петербург – Дик был во чтобы то ни стало получить благословение у родителей девушки, а для того ему было просто необходимо отправиться в Россию.
Столица встретила их очень несвойственной для начала мая жарой и ярким солнцем. Снять друзья пожелали одни апартаменты на двоих – с большим количеством комнаты и выходом прямо на Невский проспект – не потому, что денег на две разные квартиры не хватало, а просто вместе жить было всё-таки поинтереснее. Ни один из них прежде в Петербурге не бывал, однако оба довольно быстро смогли обзавестись целым арсеналом всевозможных знакомых, да так, чтобы в принципе не иметь необходимости ужинать дважды в одном месте. Благо проблем с коммуникацией у них не возникало – европейские языки в салонах звучали возможно даже чаще, чем местный.
Правда совместное сотрудничество их кончилось довольно быстро – уже через пару недель после прибытия Ричард практически перестал составлять компанию своему другу, все дни напролёт проводя в компании будущей жёнушки и её достопочтенного семейства. Однако Вито данное обстоятельство ни капли не расстраивало. Напротив, теперь он вовсе не чувствовал за своей спиной никакого груза и был волен перемещаться по столице в любых угодных ему направлениях и в любое удобное ему одному время.
С Шукшиной-старшей он познакомился на одном из вечеров и был поистине ею очарован. Вернее, очарован тем, как она очарована его способностью изъясняться на недоступных ей языках и его чудными светлыми кудрями. Женщина уже даже далеко не бальзаковского возраста целый вечер прямо-таки засыпала несчастного Пастроне всевозможными комплиментами его образованности и настойчиво зазывала его хотя бы раз наведаться к ней в гости. Под таким натиском лести Вито и без дополнительной мотивации непременно согласился бы на любого рода мероприятие, однако наиприятнейшей вишенкой на торте этого приглашения стала тематика ближайшего проводимого Шукшиной вечера, а именно – итальянский язык. Отчего мадам питала такую страсть к иностранцем для вампира было совершенно безразлично, а вот возможность наконец поговорить на родном языке стала для него настоящим благословением. Его английский так и остался далёк от идеала, стоило было Вито произнести на нём хоть слово – в мужчине непременно признавали иностранца и тут же начинали интересоваться, как же так получилось, что английский лорд говорит со столь ярко выраженным акцентом. В Англии вообще иностранцев не так чтобы очень любили, а о том, чтобы выучить итальянский так и вовсе никто и не задумывался. В этом плане Россия стала для Пастроне прекраснейшей находкой.
Количество изъясняющихся на его родном языке приятно удивляет, позволяет позабыть о своём истинном местонахождении и представить себя снова на улочках родного города. Никогда прежде он не испытывал такой ностальгии по родной стране, как теперь, когда вынужден десятилетиями прозябать на пасмурном острове и носить личину Виктора Марлоу. И если уже не такое уж и новое имя не особенно и жмёт, то желание наконец-таки услышать некогда привычное «Вито» растёт в арифметической прогрессии. Но не здесь и не сейчас. Сегодня он молодой английский лорд, на чужом языке выговаривающий куда лучше, чем на словесности популяризатора сонетов.
Впервые за долгое время Пастроне наконец кажется, будто он находится на своём месте. Весь вечер он волен говорить непринуждённо и свободно. Точно знает, что никто и слова не скажет о его странном акценте – ведь на родном языке у него его просто не имеется. Гости, приглашённые мадам Шукшиной, на удивление приятные люди, действительно много тех, кого несколько позже назовут итальянцами. Даже тот граф из Палермо, чью речь Вито разобрать практически не в состоянии, кажется ему сегодня на редкость приятным человеком.
Даже русские девушки кажутся Вампиру сегодня более привлекательными, чем обычно. Он улыбается практически каждой мимо проходящей юной деве, а особенно привлекательным предлагает присоединиться к безостановочно танцующим. Вито флиртует налево и направо, порой не особенно культурно, но всё равно чертовски привлекательно. Его намерения вполне ясны и довольно многим понятным – в ближайшее время лорд Марлоу жениться никак не собирается. Однако жертву на сегодняшний вечер найти оказывается не так-то просто: с этой они знакомы с самого его приезда, та сама кидается в объятия и завоёвывать её будет даже неинтересно, тот покинул его квартиру только сегодня утром, а эта так и вовсе уже на сносях.
Единственный проблеском во всепоглощающей обыденности становится наимилейшая мадемуазель Шукшина, с которой познакомила его хозяйка ещё в самом начале вечера. Дочь разительно отличается от своей досточтимой матерью, держится более смирно и вот уже как целый час не отходит от одного высокого господина. Точнее, это он никак от неё не отходит и всё норовит подать бокальчик-другой вина. На протяжении этого же самого часа Вито как бы между прочим поглядывает на них, дожидаясь наиболее удобного момента, дабы высвободить девушку из рук прилипчивого незнакомца. Однако момент всё никак не приходит, и в конце концов Пастроне решает покончить с ожиданием и, коротко извинившись перед собеседниками, покидает компанию и направляет в сторону неугодной ему пары.
— Come l’incauto augel che si ritrova in ragna o in visco aver dato di petto, quanto più batte l’ale e più si prova di disbrigar, più vi si lega stretto,* - ничто так не производит благоприятное впечатление на девушку, как декларируемые стихи. Особенно, если стихи эти на итальянском языке.
На господина Вито даже и не смотрит, по крайней мере до тех самых пор, пока тот не подаёт голос. Говорить незнакомец решает на английском – спасибо хоть, что не на русском – и тут же падает в глазах Пастроне. Ну и что же ты тогда делаешь на этом вечере, если по-итальянски не говоришь?
- Se non parli italiano, cosa ci fai qui, - выговаривает он ему прямо в лицо без страха быть понятым. По выражению лица дамы совершенно ясно, что на чужом языке она тоже совершенно ничего не понимает.
- Как жаль, что слова Ариосто не будут оценены по достоинству даже сегодня, - английский так английский. И всё же говорит он скорее с девушкой, нежели со стоящем рядом мужчиной.
- Я просто хотел выразить своё восхищение этим вечером, столь великолепно организованным Вашей maman. Она представила нас друг другу в самом начале праздника, помните? – улыбка, бессменная улыбка сияет на его лице. – Виктор. Виктор Марлоу.
Упоминание фамилии исключительно для всё никак не ушедшего в сторону господина. Совсем игнорировать его присутствие было бы дурным тоном, а значит у Вито не остаётся никакого иного выбора, кроме как всё-таки ему представиться.
__________________________
* Так в сетке птичка, друг свободы,
Чем больше бьется, тем сильней,
Тем крепче путается в ней.
(Перевод с итальянского А. С. Пушкина)
Отредактировано Vito Pastrone (2019-01-22 12:56:14)
Поделиться42019-01-17 13:44:04
Пижон.
Клод, будучи сиротой, воспитанным в условиях аскетизма и веры в Бога, впоследствии живущий честным трудом и звезд с неба никогда не хватавший, все еще никак не мог привыкнуть, что эти люди где-то очень рядом. Раньше они жили в другой части города, туда, куда Клода даже близко не пускали(да и незачем ему туда было ходить, если честно). Раньше он видел их только издалека, а их тесть презрительно сплевывал вслед проезжающим каретам, рассуждая о том, как эти богачи обворовывают простых людей. На войне он таким людям привык подчиняться, выполнять приказы - в иные взаимодействия с ними он тоже не вступал. Лапин ввел его в свет резко, как только решил, что Клод более-менее освоил этикет и теперь походил на джентльмена. Хотя по мнению Клода большую часть работы выполняло исключительно его произношение и костюмы, которые так старательно шились для него по заказу Лапина.
Клод не слишком понимал, какие точки соприкосновения может найти с кем-то вроде этого Виктора. Пока он тот будет декламировать стихи, Клод успеет сшить неплохую пару сапог, а пока будет расшаркиваться перед восхищенной публикой, еще и начистит их для блеска. На человека, бывавшего на войне, Виктор тоже был не слишком-то похож - таких людей выдавал взгляд. Всегда немного настороженный, всегда немного задумчивый. Взгляд Виктора был полон жизни, энергии и желания веселиться, об ужасах войны он если и знал, то только из случайных рассказов других.
Так что не странно, что Виктор ему не понравился. Не было не единого шанса, что они поладят, так к чему обманывать самого себя и других лицемерием?
-Клод Гор, - ответная вежливость, никак не настоящее желание познакомиться. Клод не был идиотом и понимал, что прямо сейчас у него из-под носа пытаются увести ужин, и Клод не был бы собой, если бы позволил это сделать какому-то зарвавшемуся богачу - мы с госпожой Шукшиной как раз собирались выйти в сад - вечер и правда выдался насыщенным, здесь не хватает свежего воздуха.
Разумеется основная причина не самого лучшего самочувствия девушки был отнюдь не спертый воздух - Клод был хорош в спаивании других людей, особенно когда сам так отчаянно надеялся хотя бы чуть-чуть захмелеть, а другой возможности не представлялось. К тому же он был голоден, но не хотел, чтобы Шукшина чувствовала дискомфорт и помнила что-либо на утро. Конечно у него был гипноз, но пока он был не слишком в нем хорош, да и вообще не очень-то ему доверял. Он верил, что человек с достаточно сильной волей легко сможет разбить любой наваждение, а это сулило проблемами, к решению которых потребовалось бы привлекать Лапина, чего Клоду совсем уж не хотелось.
Хотя прямо сейчас у него была проблема размером побольше, но Клод был полон энтузиазма решить ее самостоятельно. Он сделал шаг в сторону, демонстративно пропуская раскрасневшуюся и слегка пошатывающуюся Шукшину вперед себя.
-Хорошего вечера, мистер Марлоу, - хотелось добавить "найдите себе другой ужин", но вокруг было многовато людей, так что оставалось надеяться, что Виктор и сам все понял.
-Chto on tam govoril, kak dumaete? - на манерах Елизаветы алкоголь тоже сказывался не лучшим образом. Стоило им выйти из самой гущи людей, как она повисла на его плече, явно и сама понимая, что идти стало как-то очень трудно. Клод был совсем не против, внутренне торжествуя.
-Stikhi naverno chital. Ya slishal, oni eto l'ub'at.
В ответ Елизавета очень мило захихикала.
В мае в столице было, слава всем богам, тепло. По правде сказать, когда в марте снег так и не сошел, Клод начал волноваться, что он останется так навсегда - то был его первый год в России, но и сейчас он все еще был несказанно рад, когда к маю все же теплело и вновь появлялась возможность нормально передвигаться по городу. Холод ему был не страшен конечно, чего не сказать о простых смертных, под которых приходилось подстраиваться и которым Клод искренне сочувствовал в самые долгие ночи и самые лютые метели.
Елизавету он усадил на скамейку, решив дать ей пару минут отдышаться, а сам достал из внутреннего кармана трубку, решив совместить ожидание с приятным.
Отредактировано Claude Gore (2019-01-17 13:44:32)
Поделиться52019-01-22 13:39:38
Не нужно уметь читать Илиаду в оригинале, что отчётливо понимать, что девушка уже достигла необходимой кондиции, дабы даже не пытаться вмешаться в разговор, изначально предназначавшийся ей. В тот момент, когда Вито окончательно осознаёт сей факт, у него рождается желание пожать руку мистеру Гору – план его просто прекрасен и не имеет изъяна. Почему бы хорошенько не напоить столь прекрасную девушку, дабы затем получить и для себя возможно почувствовать хотя бы некоторое опьянение. Да и вообще, с дамой в таком состоянии можно договориться, наверное, обо всём, а потому Пастроне даже не сомневается в намерениях галантного господина. Мерить всех по себе самому – что может быть удобнее и проще?
Но мужчина никак не желает выпускать из рук уже схваченную жертву. Вито совсем не уверен в том, что сама бы девушка вымолвила бы в его адрес хоть слово, но Клод даже и не оставляет ей такой возможности. За Шукшину всё уже заранее решено, – в этом у вампира не имеется никаких сомнений – и она вот-вот отправиться на прогулку в дивный сад. Мужчина говорит это довольно прямо, а для Пастроне так и вовсе звучит как «не тронь, моё». Подобное сопротивление Вито не настолько уж и нравится, однако лишь разжигает интерес и, что самое главное, аппетит.
- В таком случае, не смею вам мешать, - ни капли смятения, лишь гордое признание собственного поражения.
Он галантно наклоняется к ручке молодой мадмуазель с поцелуем и коротко кивает её спутнику, прежде чем они сходят с места и направляются в сторону сада. Сам Вито же остаётся стоять, недолго смотрит им вслед, всё также любезно улыбаясь. О, прощаться с этими двумя надолго он совершенно не намерен, в его голове роится прелестнейшая мысль, что мистеру Гору непременно не понравится. Как бы не хотелось бы Пастроне больше с этим вампиром никогда и не встречаться, он всё же прекрасно понимает – как минимум ещё одной встречи ему уж точно никак не миновать.
Рядом как по команде оказывается слуга, что предлагает Вито взять бокал шампанского и тот просто не смеет отказаться. Пусть и пользы от выпивки совершенно никакой, однако для поддержания образа вполне сгодится. Он никуда не тропится, подходит к компании каких-то вусмерть пьяных молодых людей – удивительно, как им вообще удаётся всё ещё стоять на ногах и довольно складно говорить – и тут же присоединяется к их разговору. Пастроне намерен выждать немного времени, дать мистеру Гору почувствовать себя в шаге от заветной цели, прежде чем приступать к осуществлению задуманного.
Проходит не менее пяти минут, прежде чем Шукшина-младшая неровной походкой вновь входит в зал и приближается к Вито. Вообще, использовать Зов Пастроне не очень чтобы любил и делал это довольно редко. По той простой причине, что в девяти из десяти случаем он ему толком то и не требовался – жертву для утоления жажды он всегда был способен отыскать и без применения подобного умения. Быть может в первые годы своей новой жизни да, без него было совсем никак не обойтись, но теперь Звать кого-то кажется ему чем-то совершенно не интересным.
И всё-таки в данной ситуации подобная выходка кажется ему весьма и весьма забавной. Увести чужую муху прямо из-под носа паука, да ещё и избежав личного присутствия – чем не развлечение? Если изначально Шукшина была избрана им без какого-то определённого умысла, то теперь это становилось делом принципа.
- О, мадмуазель, неужто свежий воздух успел Вам столь скоро надоесть? – издевается, стоит лишь девушке оказаться рядом с ним. Её взгляд затуманен, её единственное желание – подставить ему свою белую шейку.
Молодым людям появление девушки совершенно не мешает, они слишком увлечены своим разговором и лишь в пьяной манере здороваются с Шукшиной, после чего тут же возвращаются к своей беседе. Подобная реакция Вито более чем устраивает. Куда сильнее он сейчас жаждет стать свидетелем иного пришествия из сада, что непременно будет озабоченно своей неожиданной потерей.
Страница: 1
