[nick]Merid Walsh[/nick]
Она не любит вино ни в каком виде, от шампанского воротит нос. Говорит – это слишком уж дамские напитки. Это вызывает улыбку. Потому что она женщина до мозга костей. По крайней мере, все так думают. И он был таким же глупцом и слепцом. Однако, на столе всё равно стоит вытянутая бутылка с красочными вензелями и непроизносимым названием. Одно ясно наверняка – это красное сухое вино. Потому что так романтичнее, чем здоровенная бутылка Ягемайстера, там ещё и с оленем на этикетке, словно плевок в его сторону. Абсолютный нонсенс.
Она не подаст вида. Будет улыбаться, хоть и устало. Задержится в который раз. Но он, кажется, не ревнует. У этой женщины есть две жизни. И во вторую он не лез. Возможно, это уважение, а может банальный страх. Он не хочет знать. Это устраивало обоих. Да-да, хорошее слово. Где не было ни намека на любовь.
А что случилось потом? Близость стала реже. Намного реже. И кого-то это может напугать. Тревожный звоночек, но нет. Эту часть совместной жизни заменили вечерние прогулки под руку. Она засыпает на его плече. Стала намного роднее, не иначе. И восхитительнее, определенно.
Ей не понравятся ни вино, ни свечи, но она промолчит, а быть может и поблагодарит за заботу, за то, что помнит какой сегодня день. Они уже десять лет, как делят крышу над головой. Как быстро летит время, а на её прекрасном лице не объявилось ни одной новой морщинки. Сколько там уже седых волос на его голове?
Дверь хлопнула, вырывая из мечтаний о вечере, который, скорее всего, начнется в ночи, а закончится здоровым сном.
- Мэри? Дорогая?
О, эту вольность с именем она тоже на дух не переносит. Ему можно.
Стоило насторожиться, но так хотелось поскорее увидеть рыжие локоны, зеленые глаза и ставшую родной улыбку. Стоило принять факт, что он стоит в её жизни не на первом месте. Есть кто-то другой. Важнее и дороже.
Стоило не забывать одну простую аксиому – она не никогда не приходит раньше.
Свечи должны догореть почти до конца.
Он почему-то не верит, что перед ним именно она, но всё равно идёт вперед по коридору, что кажется бесконечным. Тянет руки, обнимая. Давно не чувствовалось такой эйфории от простого объятия. На лице играет глупая улыбка. Он шепчет на ухо давно забытые слова, пропавшие за ненадобностью, вдыхает аромат тела, который ему незнаком.
Годовщина не удалась.

Она не любит вино, да и свечи удел более романтичных особ, которые как приличные леди проводят вечернее время дома у плиты. Видимо, как с первого брака не сложилось, так и понеслось по наклонной. Никакого нового набора посуды для запекания, никаких вязаний в кресле, никакого фартука и прихваток в тон. И каждый раз давала слабину, делала поблажки, шла на уступки. Потому что рано или поздно всё заканчивалось одним и тем же.
- Я не люблю тебя.
Вот что она сказала, когда увидела очередное кольцо перед своим носом. Красивое, бесспорно. Рука дернулась с желанием дотронуться. Неужто каждая женщина – сорока. Чёрт, да от такого камня не каждая откажется.
- Я знаю.
И предложение принято. В который там по счёту раз? Не устала ли? Не надоело прыгать на одних и те же граблях, будто на батуте. Нет. Потому что сейчас ей хорошо.
Сколько она кормилась, прежде чем всё ухнуло в привычную яму под названием «любовь»? Достаточно. В этот раз достаточно.
- Я за свободные отношения.
Только не начинай, как остальные.
Каждый шел по своей прямой, возвращаясь в одну точку, чтобы получить своё.  Разговоры о работе и прочая брехня.
- Ты влюбился?
- Дорогая, я всегда тебя любил.
Нет, черт бы тебя подрал. Позови ту милую девушку на свидание вновь, останься у нее, расскажи, как уйдешь от жены ради её милой мордашки. Но нет, ничего подобного не происходит. Все связи обрываются. И голодна уже она.
А потом и сама сворачивает с протоптанной дорожки. Появляется ненужное волнение, желание завязать галстук, поцеловать в лоб. С каждым разом тяжелее. Стареет что ль?

Что-то было не так. Всё было не так. Свет как обычно горел в гостиной, окна не зашторены, хотя каждый день из раза в раз она говорит, что ненавидит свет с улицы.
- Мэри.
Боже, а за подобное обращение можно и убить. Это приветствие сопровождает все вечера. Она привыкла, потому что любит.
А сейчас ей страшно. На это нет никаких причин. Но это чувство беспокойства не покидает, пока она быстро идет к входной двери. Нет никаких причин. Самообман.
Дом встречает тишиной. Сердце все еще в привычном темпе отбивает ритм, но еще несколько секунд и удары станут чаще. Больше некуда торопиться. Она хочет остаться здесь, у двери. Сильно-сильно зажмуриться, а потом, открыв глаза, понять, что это лишь сон. Шаг, второй. Кажется, в голове проносятся молитвы богам, в которых никогда не верила.
Пусть всё будет в порядке.
Не будет.
Пока она сама себя не остановит. Пока не перестанет прыгать в это болото, добровольно уходя с головой.

Когда человек умирает от старости, это легче пережить. Это смирение. Подобного исхода не избежать. Можно даже и признаться, почему седина не коснулась волос, кожа не обвисла, глаза не угасли. О, нет, нет, это не кровь девственниц и не молоко священной коровы. Это вечное, что есть в людях. Их похоть. Оно питает, за что низкий поклон.
Она помнит каждого до мелочей. Количество родинок, шрамы, привычки. Иногда это душит, но утешение находится в новой постели. Порочный круг, который отчего-то не выходит разорвать.
Да, на столе стоит бутылка вина. Явно дорогая, а от того ещё более невкусным кажется содержимое. Не нужно переводить взгляд, не нужно. Его одежда изорвана в порыве страсти, что зовется голодом, штаны спущены, лучевая кость левой руки обломками торчит наружу, показывая миру свой прекрасный белоснежный цвет. Тошнота подкатила неожиданно, но все нормально. Ей не впервой.
Лица нет, оно словно сожрано, изгрызено зубами, зияет, говорит ей – «Ты снова не смогла». Сколько времени прошло? Сколько она так стоит, глядя в это кровавое месиво? У него был шрам на левом виске, родинка на подбородке, по две морщинки в уголках глаз, намечались третьи, внизу не хватало двух зубов, пятого и шестого. Его гладкую выбритость портили вросшие волоски, которые она так заботливо убирала. Нос идеальной формы, ни разу не знавший ударов.
Ей нужно что-то наконец-то сделать. Хоть что-то. Начать рыдать, например. Долго, безудержно, хватаясь за горло, чтобы заглушить громкие хрипы. Ничего. Сухо, как в Сахаре. Но боль поднимается волной. В который раз. Такая знакомая и каждый раз словно первый.

Её отражение никак не меняется с годами. Похожа на тех, кого сжигали на костре. Сейчас она не прочь сгореть. Смолит одну за одной, стряхивая пепел вокруг себя. Недокуренные сигареты уже образовали вокруг защитный круг. Даже не пытается их затоптать, оставляя тлеть.
- Вилескас.
Деловой тон её хриплого голоса выдает с потрохами.
- Это Мэрид.
Он знает. Он помнит.
Почему она звонит ему? Почему первым привычно не возник перед глазами Вергилий? Знает ответ и не хочет сама себе признаваться. Перед кем стыдиться? В чем?
- В моей гостиной мёртвый человек.
Кидает словно какие-то сухие факты. Говорит что-то вдогонку, называя адрес, ещё какие-то мелочи о том, в каком месте лучше повернуть. Ненужное и пустое. А затем вновь наедине сама с собой. И с трупом.
Вновь она ненавистна сама себе. Этот вид полного безразличия. Такое бывало. Такое будет опять.
Я люблю тебя.
Сколько раз она говорила это? А сколько было правдой? Было.
Ненависть к себе и злость накрывают. В зеркало летит ваза, телефон, туфли. Оно разбивается, как же иначе. Покрывается паутинками. Несколько блестящих крупинок, переливаясь под светом ламп, осыпались на пол. Но теперь она хотя бы не видит своего лица. Скоро будут слёзы, еще немного. А потом она убьет того, кто это сделал.
Мэрид Уолш снова вдова.

[nick]Merid Walsch[/nick]

Оно и впрямь оказалось непозволительно кислым. Бордовый напиток наполняет бокал, несколько капель падают рядом, пачкая белую кружевную скатерть. Блажь. Это нерационально покупать подобные вещи, а уж тем более стелить под еду. Кто потом будет оттирать пятна от клюквенного соуса и смородинного джема? Тот кто приобрел вещицу, тот с ней и возился. А она позволяла. Теперь эти следы останутся ровно до того момента, пока всё не сгорит в камине. Уж она позаботится.
Всё будет гореть ярко, быстро. Мэрид сжимает бокал, тонкая извитая трещина протянулась от краёв до начала тонкой, длинной ножки. Ещё немного и лопнет в руке, окрашивая всё в такой символичный цвет. Ей не обязательно соблюдать приличия, можно глушить прямо из горла. Но она прикладывает губы к тонкому хрусталю (ещё один пунктик. у людей их так много), делая большие глотки. Никаких изысканных вкусов, тонких ароматов. И слово «бархатный» здесь тоже не подойдет.
Мерзкая кислятина.
- Ах, дорогая, ты ничего не понимаешь.
Ох милый, мне почти две сотни лет. Это ты ничего не понимаешь. Белый всё равно станет желтым, углы протрутся, а собака, которую мы обязательно заведет ради детей, изорвет в клочья. Да и вообще, эта тряпка сгниёт в конце концов в шкафу на самой верхней полке, потому что поводов достать всё меньше.
Бутылка почти пуста. Она доливает остатки , стряхивая капли мимо, добавляя ещё немного алых пятен. Это уже искусство, не иначе. Продать за миллионы и сбежать.
Запаха ещё нет, не может быть, это просто иллюзия. Ей кажется. А вот пить из разбитой посуды – плохая примета. Она всё ещё верит в приметы? Или пылятся там же, где и боги?

Мэрид не слышит шагов. Больше незваных гостей в этом доме не будет. Поговаривают, что преступник обязательно должен вернуться. Это ещё один миф, впрочем, иногда срабатывающий. Она никогда не возвращалась. В этом не было необходимости, ей плевать, да и самолюбие тешиться не этим.
Это расплата за грехи? Или наркотик? Не получил каждые несколько лет дозу страданий – потерял вкус к жизни. И с этой иглы так нелегко слезть. А быть может всё дело в том, что Мэрид как родилась обычной женщиной, так ею и осталась. Получать комплименты, лукаво улыбаться, таять от внимания.А после вновь и вновь облачаться в белое платье, идти по красному ковру, осыпаемой лепестками роз. Вот только её сторона выглядит пустовата.
- Вергилий, у меня свадьба во вторник.
- Опять?
Опять.
Она слышит своё имя так далеко, но так близко. Эта абсурдность, которой полна жизнь Мэрид. В голове крутиться мысль о том, что вскоре придется вновь менять фамилию. Словно безысходность. Она уверена, что всё повторится. Почти колесо Сансары, только она неизменная переменная. Ничего не смущает, не пугает, просто сейчас тяжесть где-то в области грудины, которая постепенно отступить назад, а потом и вовсе вырвется между лопаток, позволяя вдохнуть полной грудью. Как лицемерно, эгоистично. Она что, улыбается?
Уолш, урожденная О’ Салливан, поворачивает голову. Да, на её лице действительно улыбка, но она быстро пропадает. Это словно приветствие. Успокоение. Только для кого?
Смотри, Агуэро, всё в порядке.
Но слов утешения не будет, потому что они не нужны. Кассандра ушла из его жизни, а Мэрид осталась. Как-то не совсем правильно вышло, потому что в свою очередь рыжая бестия покинула Кассандру. Такой вот странный треугольник, только никто ни на кого не претендует.
Нужно вызвать, да, конечно.
Она так негостеприимная. Человек на полу всегда учил, что такое непозволительно.  Много что сопровождалось таким словом. Но правила созданы для того, чтобы их нарушать.
- Да, как скажешь.
Но ей бы не хотелось видеть здесь кого-то ещё. Это проникновение в личное пространство. Это смешение двух противоположностей, которые она так тщательно отделяла друг от друга. Вот здесь она человек, а там суккуб. И хотелось бы оставить всё на своих местах. Порядок важен во всем.
Вино кончилось, словно поставлена жирная точка. Мэрид поднимается, голыми ногами шлепая по холодному полу. Всё-таки на дворе далеко не лето, ей стоит обуться, но вместо этого сует очередную «палочку смерти» в рот. Ей это не грозит.
- Спасибо.
Это слово стоит говорить в конце. Но она повторится и не раз.
- Агуэро, мы можем справиться вдвоем? Я знаю правила, - Мэрид поднимает руку, останавливая слова, которые в голове как Отче наш. – Но есть аспекты, которые я хотела бы не афишировать.
О таком стоило просить Кроуфорда, только перед ней Виласкес Агуэро, появившийся благодаря её звонку, так что, если будет отказано, стоит смириться, заткнуться, страдать.
- Знаешь, - молчи, бога ради, оставь свои женские излияния пачке сигарет и спиртному, - каждый раз думаю, что последний раз, а потом перед алтарем клянусь другому в верности и любви. Никогда не исполняю клятву.
Становится ли от этого легче?  Да-да, потому что сейчас они займутся делом, а не просто скорбью.
- Я не понимаю, кому это было нужно. Он обычный человек. Даже слишком обычный. Учитель биологии.
Ненужные подробности. Да и стоит опустить подробности его любви к мушкам дрозофилам.
- Знаю нравы нашего мира, но и в случайности не верю.
Взгляд всё-таки вновь падает на тело. Во второй раз легче. Она позволяет себе изучать, приблизиться, быть внимательнее.
- Это могли сделать двое, - больше утверждение, нежели вопрос, - только какой смысл?
Отворачивается. Как мантра в голове стучит: "Всё нормально". А зубы кусают фильтр, изжевывая в мягкую противную кашу, впитавшую слюну.

Отредактировано Merid Orwell (2019-03-15 16:41:45)

[nick]Merid Walsch[/nick]

Он мог бы этого и не делать. Он обязан этого не делать, но хоть в чем-то судьба благоволит ей. Наверное, за красивые глаза. Есть отсрочка, немного времени, чтобы… Чтобы что? Привести себя в порядок, успокоиться, сделать вид, что ничего не произошло, что была готова, да и вообще, ничего не имеет значения, кроме правил, законов, Дворов.
Может ли это быть результатом или началом конфликта? Нет-нет, каждый должен знать, что такое хорошо, а что такое плохо. О, Мэрид, вырвись из этой глупости, очнись, о чем ты говоришь таком? Сколько тебе там лет, дорогая? Давно ты переела справедливости? Тем более, не тебе о ней говорить. За некоторые твои грехи сжигали, расстреливали, топили.
Наверное, он понимает её, протягивают руку, потому что имеет такую возможность. Говорят, что с возрастом становятся мудрее, принимают чужую боль, согласно кивают, потому что прожили достаточно лет, потому что нужно сплотиться с себе подобными. Брехня. Будучи ребенком, полагаешь, что, ступив во взрослый мир, что-то резко поменяется, мозги на место встанут, все вопросы будут решаться по щелчку пальцев, да и вообще, жизнь покажется совсем другой. Вокруг будет окружение из крайне разумных индивидуумов и прочие благодати.
Но как-то всё становится совсем по-другому. Тяжело, серо, мрачно, однообразно. Люди вокруг порой невероятно глупы и омерзительны. Поймать жемчужину в этом водовороте  - удача. Стоит держаться этого сокровища. Мэрид старается, всеми силами старается. Почему выходит так плохо?
Рядом хватит и пары человек, чтобы свернуть горы. Она не одинока и не будет одинока. Всё будет меняться, потому что течение жизни остановить вряд ли возможно. Сейчас Мэрид рада, искренне, что рядом Вилескас. Пускай это будет ненадолго, но сейчас на данный конкретный момент он подставляет дружеское плечо. Всё измениться, бесспорно. Возможно, в один миг. Подумает об этом позже. Намного позже.
- Наша система не без греха, Агуэро, - она складывает тарелки друг на друг, затем сверху столовые приборы, - понимаю, о чём ты думаешь. Это могла быть ошибка. Могла.
Отставляет посуду в сторону, принимаясь складывать проклятую скатерть, уголок к уголку. И к чему такая аккуратность?
- Но ты же прекрасно знаешь, что я сейчас скажу? Что каждый бы сказал на моём месте. Не может быть. Это крайне глупо с моей стороны, поэтому я хотела бы знать, была ли выписана лицензия на убийство…
Голос дрогнул, привычная серьезность как-то поколебалась, но сейчас, дайте ей минуту.
- На убийство Эрика Уолша.
Она постарается больше не произносить это имя. Теперь это прошлое. Данный факт стоит принять, это почти не составит никакого труда.
- Вино, - она улыбается, даже давит смешок, - полное дерьмо. Но я как-нибудь угощу тебя. Настоящим напитком, а не этой красной мочой.
А потом как обухом по голове. Почему сама об этом не подумала? Мир состоит не из иных. Даже половины земного жара не наскрести. Она подзабыла, что такое люди? Их любовь к жестокости, непонятным действиям, наживе. Сминает скатерть в руках. Нет-нет, это не ограбление. Было бы заметно. Преднамеренное убийство? Прибежала группа из гринпис и растерзала за его эксперименты над насекомыми? Его любовь к ним была действительно странной.
- Ох, - она коснулась виска, - я даже и не подумала, что это мог быть человек
Смотрит на Вилескаса, будто ждёт прозрения то ли от себя, то ли от него. И, кажется, это помогает.
- Агуэро, - меж бровей пролегает тень, - могут ли люди. Нет. Не так. Люди могут знать о нашем существовании.
Она утверждает, потому что сама была причиной такой возможности.
- Что если это постановка? Угроза? Или… Боже, я не знаю.
Кажется, в скором времени ей тоже не помешает лицензия, а также иной, кто пожелает побыть марионеткой в её руках. Главное не наступить в грязь. Да, так уж вышло, что она мстительная женщина, но к черту слова о том, что месть должна быть блюдом холодным. Откладывать дела в долгий ящик – не её стиль.

Отредактировано Merid Orwell (2019-03-15 16:42:03)

[nick]Merid Walsch[/nick]

«Почему он?» - наверное, это будет первое, что она услышит из уст Кроуфорда. Не заботливый приторно-сладкий вопрос о том, как она. В порядке?  Ни едкая шутка о том, что на похоронах и разориться можно, а негодование. Да и разговора по душам не предвидется. Да кому такое вообще нужно?
А ведь он всё равно займется этим. Лично нависнет, как непрекращающаяся затяжная буря, контролируя каждый шаг и информацию. И это тоже не совсем забота. Кроуфорд должен знать, что это никак не связано с их деятельностью. Что это просто бытовое человеческое преступление. Да чёрт возьми, как бы не так. И  почему она отсрочила неизбежное?
Вилескас прав. Тело, лежащие на полу никого не удовлетворило перед смертью. Мэрид ли не знать, как кормятся представители ее расы.  И нет, в этом совсем ничего общего с человеческими порнографическими фантазиями, где очаровательное создание, чью голову украшают рога, а из задницы торчит хвост (да кто же до этого додумался, уму не постижимо) всю ночь кувыркается с человеком в постели. Или же эти религиозные глупости про созданий Дьявола. Судя по поступкам человеческой расы – именно они вышли из-под руки владыки Ада, а верят что святые. Сейчас ей это не нравится. Сейчас всё вызывает раздражение. Мысли, которые хаотично лезут в голову, танцуя какой-то безумный вальс друг с другом. Почему именно сейчас в голове как лампочка вспыхнул вопрос об оплате счетов?
Она проводит холодной рукой по слишком горячему лбу, словно это должно быть спасительным кругом в океане, где бушует шторм.
- Если это отбитый на голову инкуб, то это называется убийца.
Разве не входят в обязательства получившего лицензию проявить уважение к жертве?  Да и Агуэро чертовски прав – расточительно. Неразумно, жестоко. Это всё какое-то недоразумение.
Мэрид вздыхает, осматриваясь, в поисках пачки сигарет, которая как никогда желанна.
- Только вот моё женское чутье подсказывает, что больше подобных случаев в ближайшее время зафиксировано не будет.
Ещё несколько секунд растерянных поисков, и она вновь начинает дымить, пережевывая фильтр, будто пытаясь скрыть произошедшее за дымкой от сигарет. Горький привкус заставляет поморщится, но она даже и не думает останавливаться. Потом же этот запах неделю не выветрить. Но кто сказал, что она останется в этом доме? Исчезнет, растает так же, как эти белые поднимающиеся к потолку тонкие струйки. И никто и не вспомнит, что такая женщина здесь когда-либо бывала. На наследство Мэрид не претендует, это довольно глупо в её-то возрасте, а жить здесь дальше… Это ли не сентиментальность? Не за это ли женщин зовут «слабыми»?
- Я знаю.
Звучит так обреченно.
- Ты прекрасно понимаешь, что где знают двое, там знают все.
И не смотря на такую мудрость, которая хранилась в ее светлой рыжей голове, Мэрид всё равно пару раз, да прокалывалась. Будто не могла найти другого оправдания своей упругой коже и отсутствию седых волос.
- Я бы предположила, что его опоили или еще какая-то ерунда. Но, - она замолкает на мгновение, - в общем, дверь не взломана.
С каждой секундой становилось всё хуже, запутаннее, что, бесспорно, вызывало больше раздражения.
Послушно садится на стул, даже и не рассматривая попытку сопротивления. Истерику она закатит чуть позже, совсем немного позже. Кажется, это происходит каждый раз. И снежный ком продолжает расти, но ничего, когда-нибудь нарыдается в удовольствие.
- То есть, его либо тащили до гостиной, однако, следов не видно, либо он знал того, кто пришел. Господи, Агуэро, нам срочно нужна музыка из детективного черно-белого фильма.
Сама пошутила, сама улыбнулась, самой стало легче.
- Впрочем, для инкубов нет разницы, знакомы ли они с человеком. Сам знаешь. Можем ли мы как-то… найти следы подобного вмешательства?

Отредактировано Merid Orwell (2019-03-15 16:42:17)

[nick]Merid Walsch[/nick]

Она поднимает руки, чтобы затем безвольно их опустить. Ненужный жест из театральной постановки, которой невидно конца. А она вновь в главной роли, ходит из одного края сцены в другой. Меняются только декорации и публика. Впрочем, зрителей всегда немного. Актриса о себе и для себя.

- Не было у нас никаких правил. О чем ты? Я обычный человек, верная и прилежная жена, - Мэрид тихо захихикала, как-то безумно и нервно. – И супруг мой вполне обычный биолог. Ох… нужно будет сообщить ученикам. Кажется, он брал работу на дом, - не кажется. Его ученицы всегда были прекрасны, улыбчивы и в коротких юбках.

Словно курица-наседка, которая беспокоится о глупостях, которыми заниматься точно не будет. Это уже не ее дело. Следы хорошо заметут. А мисс Уолш даже не придется появляться на похоронах. Как бы она этого не хотела. Провожать в последний путь – не предрассудок ли в её-то годы? Позже, словно тень, прокрадется в сумерках, вор, не иначе, дабы возложить слишком дорогой букет, что завянет недели через полторы. Ничего, потом появится новый. И еще, и еще. Пока она будет жива, память о них тоже будет в этом мире. Это почти успокаивает.

- Он не хотел знать, - ох, этот вечер откровений, - я как-то пыталась объяснить, почему возвращаюсь в ночи, почему… почему так много, почему он... иногда уходит на задний план, – верность и долг порой сильнее других чувств, - но он не слушал, понимаешь? Переводил тему, махал руками, рассказывал про бабочек. Ненавижу бабочек. На втором этаже огромная коллекция этих жутких насекомых, - и вновь организм требует порции никотина, - понимал, наверное, что услышанное разрушит то, что он так ревностно оберегал. Настоящий семьянин.

Вновь какой-то нездоровый смех. Эта черта у Эрика появилась после сорока. Этот статный мужчина в синей вязаной безрукавке был тем ещё гулякой. Сколько студенток побывало в его постели, на его столе и в их шкафу. Мэрид опустила взгляд на тело.  Становилось намного легче. Никогда она не отличалась ревностью. Но всё равно зеленый огонек где-то глубоко полыхал, упрямо госимый, но каждый раз проклевывавшийся вновь.

- Думаю, стоит завязывать с моим увлечением людьми.

В этот раз не смеется. Пожевывает мятую сигарету, из которой высыпалась половина табака. Не прикуривает, будто ждет, пока тонкая бумага воспламенится сама. Но этого, увы, не происходит. Всё приходится делать самой.
Никаких следов магии. Да-да. Она сама это знает. В этом огромном зале становится жарко, в который раз. То ли отчаяние, то ли гнев.

- Мне? – она качает головой. – Кажется, иногда я забываю, насколько я важная шишка. Я…  - как подобрать слова, не называя имён. –Если так, то полагаю, что цель не только я. И беспокоюсь.

Конечно, она может. Её память – проклятие, дарованное свыше. Нет ничего такого, чтобы Мэрид Уолш забыла.

Кажется, придется сменить фамилию. Опять.

Она смотрит на Агуэро, неуверенная, что стоит раскрывать потаенное. Делая шаг вперед, вновь пятиться назад. Разве не доверяет мужчине, что примчался по первому зову? Есть что-то в ее жизни важнее. Кто-то. Она не устанет повторять. Но ведь сама просила помощь? Такая же, как все женщины, непостоянная, ветреная, неуверенная.

- Прости, - качает головой, кажется, выдавая себя с потрохами, - сейчас в голове совсем ничего. Думаю, стоит поковыряться в моей деятельности ближайшие несколько лет, наверное, смогу что-то выцепить.

Словно она преступница со стажем. А может, так и было.

Отредактировано Merid Orwell (2019-03-15 16:42:59)

Она знает, на что способны существа её породы. Особенно, когда голодны. Они жуткие звери, похлеще львов из саванны, разрывающих свою добычу с таким остервенением, с такой жаждой выжить. Никто не хочет умирать. Не они выбирали, кем рождаться. Впрочем, это жалкая отмазка. Мэрид знает – им не обязательно было становиться таковыми, но могла ли отказаться от вечной молодости, силы, скорости, живучести? И сейчас, и тогда ответ один: «Нет».
Но разве они не шагнули в эпоху современности? Разве не создают условия, для процветания иных, стараясь сохранить человеческий род, так какого чёрта здесь происходит? Однако, если отбросить напыщенные речи, руку, что хватается за сердце и невинные слёзы в уголках глаз, то дело было в конкретном случае. Вряд ли Мэрид была столько возмущена подобной ситуацией с кем-то другим.
Она успокаивает себя. Говорит: «Это нормально». Но в какой-то момент иногда ловит себя на потребительском отношении к людям. Хорошо, что лишь иногда.

А остались следы? А были ли? С каждой минутой Мэрид всё отчетливее осознает, всё не то, чем кажется. Не будет просто. А когда, чёрт возьми, в её «скромной» жизни всё было просто и понятно?  Прямо-таки вечная мученица. Ей выдадут путёвку в рай? Она только полотенце захватит, там, наверное, не хватает.
Сначала хочет спросить, зачем им выходить-то? Становится рассеянной, сил осталось не так уж и много. Мэрид знает, как поднять себе настроение, как убрать усталость, но считает это оскорблением для умершего. Он не увидит. Он больше ничего не увидит. Согласно кивает, поднимаясь с насиженного места, расправляя плечи. Ей хочется как-нибудь пошутить, приободрить себя и Агуэро, который тоже сник. И дело было не в банальном сочувствие. Мэрид стало несколько неловко, будто специально разворошила что-то больное.

- Я хочу что-то крепче двадцати градусов, - улыбается, старается кое-как. – Кофе.

Хотя, она не хочет ни того, ни другого, ни третьего. В голове уже прокручиваются планы: кого оповестить, кому позвонить, как похоронить. Обычно все растраты Мэрид берет на себя. По крайней мере, с тех самых пор, как у нее появилась на это возможность. Считает это своим долгом, плата за проведенные вместе годы, которые в любом случае были счастливыми. Она работала над этим. Кто-то находит отдых и утешение в бутылке, кто-то в наркотиках, другие вышивают крестиком, выращивают орхидеи на балконе - это их наркотик, а  вот Мэрид играет в «нормальную» женщину, словно горная лань прыгая из одного брака в другой. Да это мазохизм, не иначе. Лечиться надо, милочка.

Мэрид замирает, когда слышит предложение помощи. Смотрит, не моргая, будто сказанное было настолько удивительным. Но она и правда не ожидала от Агуэро такого предложения.  Где грань между: «мы слегка знакомы» и «я похороню твоего мужа».
Наверное, именно этот жест, эти слова были последней каплей. Шаг, второй, лишь бы успеть, но перед глазами уже предательская пелена, ещё чуть-чуть и начнет хлюпать носом, словно ребенок. Лицом впечатывается в грудь Агуэро, не дотягиваясь до плеча, пряча предательски выступившие слезы. Мокрое пятно в этом месте будет большим. Потом предложить постирать. Нос перестает дышать. Рыдает она как типичная женщина, и не скажешь, что может свернуть шею одной рукой.

- Дай мне десять минут. – говорит еле слышно. Словно извиняется.

Ей нужно больше. Намного больше.

- Спасибо, Вилескас.