Bart Weyr & Bruno Hesse; |
несомненно, все это скоро кончится
Страница: 1
Сообщений 1 страница 10 из 10
Поделиться12018-12-19 01:01:22
Поделиться22018-12-20 15:11:15
Капли холодной воды стекают по лицу, капают с подбородка на белую, плохо выглаженную рубашку с коротким рукавом. Барт всматривается в свое отражение с нервным и расчетливым напряжением, как будто взвешивает внутренние силы перед внезапно возникшей неизбежной опасностью, и снова склоняется над раковиной. Он не удерживает себя дома, но оставляет время для абсолютно оправданного и правильного в этой ситуации отступления; идет пешком, ведомый своей тотальной потребностью, с наивной надеждой на то, что пронесет.
Ему кажется, что действовать надо от противного. Получить отраву на руки и отказаться от нее ровно в тот момент, когда капля сорвется с горлышка стеклянного фиала.
(Все это, конечно, пустые оправдания; так чуть меньше стыдно переступать порог собственной квартиры, значительно и заметно прибавлять шаг, размышлять о сформировавшемся намерении)
Он дает себе дополнительную отсрочку в целую сигарету, затягивается с жадностью и задирает голову, тяжело сглатывая. Ужас вызывает не одержимость идеей вновь провалиться в безусловное удовольствие – это вполне объяснимо и понятно, в каком-то смысле даже естественно, если брать в учет мучительное недовольство окружающей реальностью. Да и кто бы отказался?
Но Барт хочет кровь Геста и никакую другую, вот от этого не по себе. Остальное – легко оправдывается и спускается на тормозах.
Медлит, медлит, медлит, а нервное напряжение только нарастает. Губы проходящей мимо пышнотелой блондинки изгибаются в зазывной улыбке и Барт, не задумываясь, зеркалит ее, скалится по-дурацки, а потом, осознавая, отворачивается и приглаживает волосы ладонью.
Это ненастоящая потребность, всего лишь побочный эффект, который, объективно, не хотелось бы продлевать. Искусственная зависимость – по факту, обман. При трезвом осознании поддаваться как-то глупо и унизительно. Барт преодолевает лестничный пролет, перескакивая через ступеньку, и, даже не запыхавшись, стучит по косяку костяшками пальцев.
- Просьба есть, - проходит в квартиру без приглашения, чуть пихнув ее владельца в грудь ладонью, и хлопает дверью за своей спиной небрежно.
Впивается в Бруно взглядом, борясь с непрошенными ассоциациями (воспоминаниями?), и выпаливает до того, как внутри рождается испуг – на этот раз Барт не оставляет себе времени, хватит уже:
- Я хочу купить немного твоей крови.
Это ведь так, наверное, работает?
Отредактировано Bart Weyr (2018-12-20 15:16:03)
Поделиться32018-12-25 00:02:09
В дверь настойчиво стучат. Бруно отвлекается от занятного чтива (дело какой-то там давности из архива, видимо — копия, потому что как в архив Берлина попало дело из Лондона остаётся только гадать), дёргает плечом и всё-таки поднимается на ноги. По полу тянет сквозняком — ступни почти заледенели несмотря на жару за окном. Все окна в квартире занавешены плотными, тяжёлыми и седыми от пыли полотнами. Кажется, половина из них была дешёвыми гобеленами. Прикасаться к ним Бруно не отваживается уже давно, а что творится за мутными стёклами жилища не интересуется — посмотреть можно, просто выйдя на улицу или на маленький балкончик в кухне.
Выйдя в коридор, понимает — не в дверь, по косяку стучат. Бруно останавливается, бесшумно переступая с левой на правую. Прислушивается, пытаясь понять, что за чучело припёрлось посреди бела дня (ясно, солнышко припекает) к вампиру. Не Адония — та даже стучит по-особенному, да и давно звала бы уже в щель между порогом и дверью, надрываясь капризной сиреной.
Бруно глядит в глазок по инерции и дверь открывает уже с выражение недоумения на лице. Барт ведёт себя так, будто они договорились заранее и это Бруно обязан ему… чем-то. И всё это получается как-то неправильно и погано. Гест оказывается оттеснён в коридор, сутулится и глядит на псину снизу вверх — тот почти на голову выше. Улыбается, молча пытаясь прикинуть, насколько псина оборзела. Видимо — сильно. Очень сильно. Настолько, что сноровки хватает только на то, чтобы удивиться.
Бруно расслабляется в раз — с него будто вода схлынула. Присматривается — зрачки расширены, дыхание нервное, как у зверя в гоне; принюхивается он, что ли? Не полез бы лапать и требовать за просто так… Интересно, кто напоил его кровью? Молчание затягивается, но комфортно в нём только Бруно, очевидно — перевёртыш хмурится. Может, на раз-два-три будет готов свалить, отказавшись от собственной затеи…
Бартоломью — хороший, умный мальчик. Деятельный. Исполнительный. Улыбчивый. Встрёпаный как воробей ходит вечно, смеётся заразительно, но стоит только Бруно поймать его взгляд — затыкается, чуть ли не клацая челюстью. Такая реакция веселит. Интересно, скольких сил стоит ему не обходить Геста по дуге? Избегать друг друга, будучи коллегами — сложно, но у Бартоломью до гениального часто получается именно что избегать.
— Я кровью не торгую, — Бруно, наконец, раскрывает пасть и белозубо скалится, криво растянув губы в ухмылке. Оглядывает гостя с головы до ног, прикидывая в уме варианты, хмыкает и откидывает голову чуть назад, вскидывая подбородок. — Пятнадцать миллилитров в обмен на услугу.
Отредактировано Bruno Hesse (2018-12-25 00:08:43)
Поделиться42018-12-25 19:40:14
Барт с очевидным раздражением цыкает – все равно, торгуешь ты или нет, я же прошу в порядке исключения.
Как будто даже слегка обижается – ну тебе что, жалко что ли? Один раз же, подумаешь, такой пустяк.
И ловит себя на тупом желании оправдаться – я не наркоман какой-нибудь, просто так получилось, а потом еще это, ну и вот.
Это все несерьезно, ты же понимаешь, - и по плечу хлопнуть панибратски.
Ты же понимаешь.
От снов остаются по большей части ощущения, а не воспоминания (воспоминания о ненастоящих ощущениях); Барт цепляется взглядом за растянутые в дерзковатой улыбке губы, обнажившие ряд белых зубов с выраженными клыками, вздернутый подбородок и крупный кадык на гладкой шее – и не припоминает образов и деталей. Безотчетно принюхивается, узнает запах и почему-то кажется, что узнал бы на вкус. Громко сглатывает. Ему не то чтобы хочется, но где-то внутри все же да.
- На какую услугу? – снова заглядывает в глаза и уточняет как-то даже задиристо; прячет за этим свою беспредметную тревогу (и опротивевшую неудовлетворенность), что последние двое суток изводит.
От подобных сделок ничего хорошего ждать как-то не приходится и Барт внутренне напрягается. Формат купли-продажи – примитивен, несет свою функцию безо всяких лишних «но», а банк услуг устроен сложнее и зачастую непредсказуем.
Зачастую и особенно сейчас. Зачастую и особенно с ним. Бруно и в тех снах, по ощущениям, не кажется кем-то надежным и приятным, и общее впечатление на удивление точно перекликается с реальностью, в которой Барту точно так же стыдно просить вопреки зудящему желанию все же это сделать. Ярче всего – презрение по отношению к самому себе. Хотя и к нему тоже, вот только не до конца понятно, почему. Так-то не заслужил.
Хочется развернуться и, бросив слабодушное «забудь» через плечо, выйти за пределы квартиры, переждать пару недель и успокоиться, но Барт остается на месте, прижимается спиной к двери и в поисках безопасной точки на Бруно натыкается взглядом на его голые ступни. Уйти было бы глупо. Глупее было только сюда прийти, но тут уж ничего не попишешь.
Поделиться52018-12-25 23:48:32
Резкий (на самом деле — тихий, но так выделяющийся) звук в этой квартирной тишине на двоих заставляет перевести взгляд с лица на шею — Бруно смотрит, как дёргается кадык, отмечает ярёмную вену, по-птичьи склоняет голову к плечу и снова — глаза в глаза. Бартоломью на него не смотрит. Отводит взгляд, опускает голову. Бруно молчит, прикидывая варианты. Трёт левой пяткой правую лодыжку, чуть покачнувшись. И убирает руку за спину, цепляя пальцы друг за друга.
Вот интересно, если он сейчас это скажет вслух — ему въебут сразу же или чуть-чуть погодя, перед этим спросив, не сильно ли он охуел? Этот интерес холодный и чисто спортивный. Удар у Бартоломью поставлен, он это знает. Как и знает то, что сейчас у перевёртыша психика расшатана, а защитных амулетов нет. Ну — не должно быть точно. Вряд ли он додумался нацепить хотя бы казённый перед тем, как тащиться к вампиру и просить его крови. Наркоман. Можно прогнуть под себя, пригладить ладонью и позвать. Сработает и гипноз, и зов. Возможно, ненадолго. Но этого хватит, чтобы выставить из квартиры или накормить кровью тут же. Или…
В голову, почему-то, не лезет ничего интересного и занятного.
Ни одной чёртовой идеи.
Гест чуть морщится, качнувшись с пятки на носок, скользит кончиком языка по клыкам и медленно, почти по слогам выговаривает буквально насильно сложенную экстремальную импровизацию.
— Погавкай.
Бруно улыбается, когда Бартоломью вскидывает резко голову, и даже отходит на полшага. И не даёт заговорить.
— Тише, солнышко. До завтрашнего полудня побудь собачкой. Тебе не сложно, мне развлечение на оставшийся выходной. По итогу получишь заветную колбу и можешь валить на все четыре стороны, — Гессе щурится и подаётся вперёд, словно принюхиваясь, хотя смысла в этом — сплошная театральность. — Никому не расскажу, — добавляет смешливо и чуть тише, словно делится тайной.
Поделиться62018-12-26 21:17:33
Если захочет укусить, то пусть кусает, - решает про себя и тут же стыдится.
Это чересчур поспешное немое согласие, сформировавшееся еще до прозвучавшего предложения, – тоже чужеродный отголосок жажды. Толку-то что не физической. Барт старается не думать о том, что обмен кровью – это вообще-то очень честно и как-то даже… ну, правильно? Барт не признает, что ему хотелось бы быть укушенным.
У каждого наркомана есть животрепещущая история о том, как бездна заманчиво улыбнулась в первый раз; поманила к себе, предлагая лекарство от скуки и гнетущего одиночества, тяжелой болезни, физической или душевной. Барт видел их, вылеченных от всего и сразу, ссохшихся до одного сплошного ничего, и внутренне содрогался – никогда, никогда, ни за что.
В его глазах бездна еще не отражается, и у него нет истории, легенды, которую он мог бы рассказывать потом, когда сорвется. Но Барт всерьез думает о том, чтобы стать собакой за дозу. Это плохой знак.
Зачем тебе это? – хочется спросить, но он прикусывает язык; вопрос прозвучит жалко и ответ очевиден.
Потому что Бруно скучно.
Потому что Бруно не торгует кровью и деньги ему не нужны.
Потому что нуждается не Бруно, а Барт, и воспользоваться этим весело.
Да пошел ты, - застревает в горле; проявлять твердость и строить из себя оскорбленного как-то не к месту.
Потому что на «нет» и суда нет, где дверь он знает.
Потому что Бруно самодовольно и обидно оскалится – ну, как знаешь, солнышко.
Потому что после категоричного отказа передумать и согласиться еще унизительнее.
Барт не уверен, что не передумает.
Он вдруг лающе смеется Бруно в лицо и согласно кивает – ладно, мол, уговорил. Нагло проходит в комнату, не дождавшись приглашения; толком не осмотревшись, расстегивает рубашку, пуговицу и ширинку шорт. Барт чувствует чужое присутствие и все равно раздевается – быстро и без стеснения, как на приеме у врача.
- Тебе понравится, - обещает, и спокойно, без особых эмоций поясняет. – Таких собак тут еще нет. Их разводят на Аляске, я жил там до того, как вернулся сюда.
Оборачивается, не дожидаясь реакции - раз и готово. Переступает лапами и выжидающе смотрит - что дальше-то? почешешь за ушком?
Отредактировано Bart Weyr (2018-12-26 21:20:23)
Поделиться72018-12-26 23:49:35
Как всегда при обороте взгляд соскальзывает в сторону, не давая зацепиться за детали. Бруно, застряв на пороге гостиной, вроде бы и видит, а вроде бы и нет, только так, краем глаза замечает, как человек перетекает в животное. Но, в общем-то, это и не самое главное в ситуации
Главное, что Барт согласился. Даже несмотря на промелькнувшее на его лице «какого чёрта», даже несмотря на сложившееся чёткое впечатление, что он сейчас откажется — согласился. Бруно был почти счастлив. В банальном течении времени это было очень достойное ленивое развлечение на день.
Псина была прекрасной. Здоровой, пушистой, словно нарисованной — чёрно-белая, с выраженной линией узора и яркими голубыми глазами, неестественными, словно лишними в общей картинке. А ещё у псины была до ужаса выразительная моржа. Отведённые назад уши, острая морда и замерший в верхней точке загнутый пушистый хвост.
Бруно, опускаясь на колени перед псом, щурится с интересом — морда-то как будто демоническая, а не собачья. Но пёс красивый, что правда — то правда. Гест, протягивая руку, аккуратно потирает длинный нос костяшкой пальца, треплет между ушами.
Ситуация, конечно, так себе. У него дома оперативник инквизиции, которому то ли по ошибке, то ли особо не задумываясь выдали кровь другого оперативника. Бруно пытается вспомнить, где Бартоломью так потрепало, что потребовалась кровь вампира, но так ничего и не припоминает. Щёлкает псину по носу.
И вот зачем он попросил-то в собаку обратиться?
Смешно, конечно. Весело. Забавно. Но не более того.
Вздохнув, Гест поднимается на ноги, потягивается и смотрит на псину сверху вниз.
— Еды у меня, сам понимаешь, нет, — задумчиво трёт ладонью шею, прикидывая, что делать. Думает — наведаться к соседям и попросить какой еды для собаки? Перевёртыш же. Наверняка помрёт с голоду. А может и нет. Кто их знает, зверьё это.
Может, ничего делать и не надо? В конце концов, что обычно делают с собаками? Кормят да выгуливают. Команды — ха — Бартоломью знает и без этого. Обидится на банальное «дай лапу»? Может и нет.
— Вообще, — говорит Бруно, возвращаясь в спальню, к разбросанным по кровати старым листам стенографии. — я занят. Был.
Оборачивается на звук клацающих по полу когтей, хмыкает.
— Займи себя чем-нибудь. Поспи. Говорят, дневной сон продлевает жизнь.
Поделиться82018-12-27 15:37:41
Резкий и короткий проблеск неуместной радости –
смотри, как я умею! красивая собака, правда же? красиваякрасивая собака –
сразу же отображается на черно-белой морде. В отличие от человека, псина свои эмоции скрывать не умеет. Ничего не поделаешь. При другом раскладе Барт бы с удовольствием, смакуя подробности, поделился с Бруно своими знаниями о хаски.
Сложно, впрочем, представить ситуацию, в которой это было бы уместно. Они в этот день сказали друг другу больше слов, чем за все время с момента шапочного знакомства. Сюрреализм ситуации неожиданно помогает подстроиться, принять правила игры и снять с себя львиную долю смешавшихся в комок переживаний; так даже как-то легче становится и спокойнее. Барт подставляет голову ласкающей руке.
Мне нравится быть собакой больше, чем человеком, - говорил он лет сто с чем-нибудь назад своим родителям и с тех пор, похоже, мало что изменилось.
Кажется, что чувство облегчения надолго не задержится. Но Гест говорит, что был занят и собирается быть занятым дальше, и Барт внутренне этому радуется. Осмотревшись, запрыгивает на кровать, топчется по мягкому одеялу, стараясь не задевать листы, и укладывается прямо на подушки. Можно было бы найти себе место где-нибудь подальше и особо не отсвечивать, но.
Не обещал же быть послушной и воспитанной собакой? Не обещал. Вообще ничего не обещал.
В полумраке комнаты, под тихое шуршание листов, он вспоминает месяцы, проведенные на Аляске, и нестерпимо скучает. Рассказать о том, как он жалеет о своем возвращении в изуродованную войной страну некому, так что остается только давиться этим в одиночку и про себя. Счастливые воспоминания о Берлине – цельном, не разодранном на части, могли бы остаться нетронутыми, если бы он не поддался тогда тупому любопытству и засевшей посреди грудины тоске.
Барт шумно зевает и вытягивает лапы. Ему почти уютно и усталость накатывает волнами, медленно убаюкивает – недостаток отдыха в сочетании с издерганными нервами уверенно отбирает свое.
Отредактировано Bart Weyr (2019-01-02 19:00:00)
Поделиться92018-12-27 16:14:07
Архивы поддаются с трудом — язык лондонской канцелярии кажется набором копий, обёрнутых в терновник. Бруно почти не отвлекается и только хмыкает, когда псина растягивается на подушках. Останется и шерсть, и запах. Стоит порадоваться, что сейчас нет ни аллергических реакций, ни толкового обоняния — запах псины если и учует, то уткнувшись носом в подушку и как следует надышавшись.
К закату устают оба — пёс вертится, а Бруно не отказывает себе в удовольствии потискать животину. Подтягивает к себе, пользуясь ощутимо скакнувшей разницей в силе, чешет бока, лохматит шерсть и гладит открытое собачье пузо. Пёс оказывается говорливым — не то что Бартоломью рядом с Гестом: скулит, ворчит, огрызается слабо, прикусывает за пальцы, за руки, за открытые плечи, вертится и прячет морду за лапами.
Ночь проходит размеренно и спокойно. Бруно почти не разговаривает, обронив несколько фраз (одна из них — «давно мечтал завести собаку, но сдохнет же»), то и дело тянется руками к собаке, расхаживает по квартире, а после рассвета позволяет себе несколько часов сна.
Приходит в себя от того, что по рукам явно топчутся — Бартоломью стаскивает с него лёгкое одеяло и явно требует проснуться. Гессе слабо скалится и отмахивается от зверя:
— Чего, тебя сводить отлить на деревце? — тихо интересуется, щупает собственное горло и поднимается кровати.
Собственная задумка кажется уже неинтересной и скучной. Присутствие в квартире постороннего малознакомого человека кажется неуместным. Гест молча созерцает суетливое животное. Ловит за ухо, теребит мягкий его кончик в пальцах.
Из четырёх заговорённых пробирок дома остаётся только две — одна разбилась с пару лет назад, вторую он достаёт, чтобы вручить Бартоломью.
Кровь скатывается по матовому стеклу неохотно, едва разбуженная мысленным усилием. Зализав запястье, Бруно маячит закупоренной пробиркой у пёсьего носа.
— Забирай добро и проваливай.
Эмоции — усталое любопытство и лёгкое раздражение. Псу тоже снятся сны? Что из эротических кошмаров запомнил Барт? Жаль, нельзя залезть к нему в голову.
Поделиться102019-01-02 21:04:40
Детали удушливого сна размываются и незаметно испаряются вовсе, стоит только перестать перебирать их и отвлечься. Барт считывает с чужого лица немое раздражение и бесцветную скуку – той разновидности, что врастает в старых иных и паразитирует на попытках от нее избавиться. Бруно на сотню лет старше и на уровень выше; Барт мог бы стремиться догнать его, ведомый пресловутым духом соперничества, мог бы попытаться подружиться или, чем черт не шутит, заиметь в реальности то, что не так давно поселилось в фантазии. И все, если бы не эта старческая тоска во взгляде, повествующая о пресыщенности и отсутствии хоть какой-нибудь восприимчивости.
Запах свежей крови ударяет в нос и Барт, забывшись, выдает свою заинтересованность – взволнованно топчется на месте и облизывается. Его пробирает нервная дрожь, когда желанная склянка с тихим стуком опускается на полированную столешницу из темного дерева. Бруно уходит в спальню, наградив пса каким-то безучастным взглядом.
Возвращаться в человеческую форму ему всегда почему-то неприятно. С закрытыми глазами переживая дезориентацию, Барт с неясной усталостью размышляет о том, что хорошо бы зайти в уборную и потом умыться холодной водой из-под крана. Торопливо одевается и думает, что ему, наверное, это можно – вряд ли Бруно погонит его в шею за попытку хоть немного привести себя в порядок. Он прячет пробирку в карман шорт, не рассматривая; кажется, что она весит без малого один килограмм – наверное, то вес произошедшего в последние сутки.
Вместо тихого ликования, сладкого предвкушения, тяжело оседающего в животе возбуждения в нем только тошнотворный стыд, отравляющий каждый вздох. Мысли утопают в этом ощущении как в болоте, и Барт торопится – в уборную, умыться, потупить на свое отражение в зеркале. Капли воды попадают на рубашку (снова) и он с внутренним напряжением дает себе немного времени (снова).
В нем играет потребность –
все, что нужно, у тебя уже есть, разворачивайся и уходи, -
и четкое осознание –
прежде, чем уходить, подумай, как ты будешь возвращаться.
В каком смысле возвращаться?
В прямом.
Удовольствие не получится распробовать и разложить его вкус на отдельные нотки – воссоздать в уме четкий рецепт, оно точно ускользнет, оставив после себя терпкое послевкусие как напоминание о том, что было (а что именно было?) и призыв к действию. Барт будет бегать по кругу, как привязанная к столбу собака, и ошейник неминуемо перекроет ему кислород однажды.
- Выпусти меня, - хрипло просит, заглядывая в спальню. – Я все.
Барт медлит на пороге под вопросительным взглядом и достает из кармана пробирку, а отдавать не спешит. Тянет носом воздух, облизывает губы и тяжело подбирает слова в мыслях.
- Можешь посмеяться, но мне это не нужно, - он вкладывает пробирку в чужую ладонь с заметным сомнением, медленно сжимает чужие пальцы. – Не то чтобы это было предлогом стать твоей собакой на десяток часов, - криво ухмыляется, не сводя взгляда с деревянной пробки – отобрать обратно просто же. – Короче, не нужно мне. Я тупо не сразу это понял.
На улице Барт жадно курит, ощущая, как жажда подступает снова. Гордость за волевое усилие причудливо сплетается с ненавистью на той же почве. Но, по крайней мере, идти легко.
Отредактировано Bart Weyr (2019-01-04 15:14:14)
Страница: 1
