Бруно упорно (и качественно) делает вид, что века этак до двадцатого его не существовало; ну или существовал он как-то на половину. Марина перечеркнула добрые две сотни лет жизни — обратив его когда-то (давно, слишком давно), таскала за собой, как послушную и готовую на всё игрушку. Марина хочет, чтобы он последовал за ней и выбрал хаос? Да без проблем, и какая разница, если при жизни думал только добродетелями и чуть ли не жалел всех сирых и убогих. Марина хочет, чтобы он учился убивать быстро и легко или долго и мучительно? Он будет учиться — и станет в этом специалистом. Марина хочет вон ту сахарную девочку на ужин и чтобы Бруно разобрался с трупом? Никаких проблем.

Потом уже кажется — она боялась разорвать связь и не отпускала Дитер далеко, не давала подняться толком в уровне, едва вытянув на четвёртый, рассказывала о мире мало и видела счастье лишь в том, чтобы Дитер заглядывал ей в рот и ловил каждое её слово. А ему и не сложно было играть роль марионетки, смышлёной игрушки и комнатной собачки — когда-то Марина с ноги открыла дверь в его убогую и серую жизнь и показала, что всё самое интересное начинается после смерти и пары литров крови. Рецепт прост: найди тупого и не самого красивого мальчика в возрасте Христа, расскажи ему про детей ночи, влюби его в себя, заставь целовать руки и стопы, а потом обрати.

Признаться честно — Дитер попросту трусил и опасался перечить. Сучка казалась ему слишком сильной и слишком могущественной. Казалось, что если он пальцем тронет её, имея при этом за душой нечистые намерения — небеса разверзнутся и его спалит злое солнце. Но ничего этого не случилось.

Сотню лет они жили в Амстердаме, пользуясь слабой безнаказанностью. Сотню лет — до тех пор, пока Марине не пришла в голову идея обратить ещё кого-нибудь, ведь Дитер уже всё знает и вполне себе самостоятелен, а ещё один неопытный птенец добавит красок в её жизнь.

И Дитер правда был тогда самостоятельным и способным мальчиком — свернул шею и Марине, и этой её Кассандре, дурочке, считающей себя потомком Одиссея. Ещё живую, Марину выжрал досуха — блевал бы дальше, чем видел, но желание стать сильнее за её счёт оказалось сильнее.

Добираясь до Венеции, Дитер не может выкинуть Марину из головы — всё ещё любит, всё ещё хочет вернуться, словно к мамочке под юбку, спрятаться от всего этого ужаса — Венеции его встречает режим Муссолини и расцвет фашизма. Всё вокруг кажется неправильным и словно незаконченным — от невкусного фашизма Дитер белым кроликом валит в Германию.

Казалось бы, удачно.
Но нет, смотрите, кто тут у нас идиот.

Даже с новым именем доказывать, что ты урождённым немец и в крови у тебя евреев нет, не было и не планируется — сложно. Выдающийся шнобель теперь уже Бруно Гессе за версту собирает на себе подозрительные взгляды. Что не сильно мешает ему пробиться в инквизицию Германии, доказывая, что он не только хороший, но и может работать хорошо и даже лучше, чем хорошо.

В Германии случается новая влюблённость. Которая, впрочем, проходит очень быстро — Бруно вытаскивает её из себя, как сорняк, болезненно и под флажком «срочно» — влюблённость в Адонию до добра не доведёт. Добивается другого — под её началом становится чуть ли не лучшим, под её же началом вылезает на третий уровень, скаля клыки и доказывая, что он прекрасный боец и вообще голову откусит любому, кто на Адонию не так посмотрит.

Со временем выходит, что посмотреть «не так» на «малышку» хотят многие. В какой-то момент Бруно из бойца инквизиции плавно переходит в разряд боевой няньки — там, где Адония не может справиться сама, он вытаскивает её буквально на себе. Таскает на руках, как принцессу, приговаривая, что принцессам так и положено. Нет, не оговорился. Конечно, вылитая принцесса. Конечно, лучшая. Не лукавит и вздыхает, когда Варни опять лезет туда, откуда на своих двоих потом выбраться не может — таскаться следом за ней ему вроде как даже очень нравится; он вроде как не хочет менять место деятельности и дислокацию, потому что Германия, в принципе, даже после Второй Мировой неплохая. Точнее — особенно после Второй Мировой.

Занять место Бруно никто не спешит — мало кому хочется связывать себя настолько тесными узами с Большой Мамочкой Инквизиции. А Бруно развлекается как может. В том числе с коллегами. Одного, пытаясь избежать казуса, запирает у себя в квартире, требуя обратиться в собачку (и не говори потом никому, а то тебе же стыдно будет, пёсик).

Под боком у Адонии тепло ровно до тех пор, пока ей не приходит в голову (сторонними окольными путями) стать принцессой. Бруно морщит морду, но тащится следом за Варни в Портленд. Настроение поднимает повышение — сначала в «лезвия», а затем до второго уровня. Он вырывает себе новые силы зубами и силой — местная Яма ему нравится до дрожи и хочется торчать там сутками, да вот дела не позволяют.

Место рядом с Адонией позволяет маленькую, но полезную шалость — знакомую морду Бартоломью он видит ещё в первые же дни. Там же, под конец сентября, тычет пальцем сначала в коллегу «по цеху», который и без того Адонии не сильно нравился, а затем подкидывает новую кандидатуру. Почему-то кажется, что старая шутка заиграет новыми красками, когда Бартоломью станет коллегой на одном уровне.

— не стесняется и жрёт своих по делу и не очень;
— почётный «хочу на ручки» новоиспечённой принцессы хаоса (виртуозно выполняет команду «Бруно, на ручки!» даже если оказывается в минуте от качественного секса или не менее качественной жратвы);
— умеет предугадывать желания Адонии в семи из десяти случаях, чем немного гордится;
— пафосная мразь с налётом окр, любит, когда всё красиво, по цвету/алфавиту/линии, в собственном логове придерживается жёсткого минимализма;
— обожает пёсиков, особенно хаски;
— за время в Германии подтянул знания о мировом искусстве, любит затирать про  изобразительное и современное искусство;
— самодовольный и знает цену себе (знать и использовать не есть одно и то же!);
— любит всё красивое, модное и дорогое (и блестящее);
— со временем забил себя татуировками, потому что скучно (и потому что пафосный глубокий смысл это наше всё), со временем же нашёл спеца, чтоб эту красоту зачаровал и она никуда не делась;
— до момента разрыва связи  Мастером никогда не убивал себе подобных ради повышения уровня, так как Марина запрещала и говорила, что ГРЕШНОВАТО; со времён Германии полностью поменял мировоззрение, постепенно из зашуганного послушного кролика превратившись в пафосного послушного саблезубого кролика;
— отличный боец, умеет надрать задницу большинством подручных предметов (даже кошкой);
— скучает по вкусу свежего хлеба;
— любит пошутить про то, что его патриотичную мамашу изнасиловал буйный еврей — сердце немца, морда жидовская.

Отредактировано Bruno Hesse (2018-12-18 07:18:11)