То, что от Клары уши болят прежде, чем загудит голова и появится желание напиться, Мари-Терез уяснила еще много лет назад. Подруг, как и родителей, не сильно-то выбирают. Но время, проведенное с ними наедине (как с первыми, так и со вторыми), вполне можно как-то регулировать. Не то что бы она не была рада выбраться за пределы дома, подышать свежим воздухом, проветриться - обсудить Клариных мужиков и новые тряпки, если на чистоту - просто уровень терпения падал неумолимо. Улыбаться становилось сложнее, поддакивать и задавать правильные вопросы в нужных местах - и того хуже. Мари-Терез понимала, что пора было возвращаться домой.
Даже если в этом доме кое-что похуже болтливой Клары.

- Я же говорила, что ты по уши в него втрескаешься, - демонстрируя белейшие зубы ликует Клара на ее желание немедленно вернуться домой. По их плану впереди была еще пара дней, наполненных шопингом, спа и прочими девчачьими радостями. При всех проблемах, связанных с совместной жизнью, неизменность маленьких уик-эндов с Кларой была на удивление беспроблемной. Не то Штефан доверял ей (что за глупости, в такую дурь она точно бы не поверила), не то всегда успевал подстраховаться. Проверять истинные причины подобного расположения к девичникам Мари-Терез не собиралась: дурой она не была, а рисковать всем ради малейшего интереса вовсе не было в ее характере. Да и грех не воспользоваться лишней возможностью уехать подальше от дома, в котором все лишний раз напоминало о худшем в ее жизни.
Дурой Мари-Терез не была, а вот идиоткой, умеющей врать себе - это точно.
- Но милая, показывать мужику, что ты от него сохнешь - дурной тон, - добавляет Клара, сажая ее в такси. Будто сама не раздвигает ноги, простанывая очередное новое имечко вкупе с самыми неискренними комплиментами. Только, в отличии от Мари-Терез, Клара самой себе не врала. И все эти материально-любовные отношения строила по канонам современного мира.
Во всяком случае, она не затыкала собственный голос разума.
Во всяком случае, она не боялась тех, за кого выходила замуж.
Во всяком случае, она не теряла свободу по доброй воли.

Мари-Терез приходится напоминать себе, что она не пьет. Что у нее есть муж, от которого папа почти в восторге, да и маме тоже Штефан умудрился запудрить мозги. Клара от него без ума, и в целом о ней самой он заботится. Ценит, пожалуй. Может, даже любит. Оберегает от всего мира и нее самой. Это называют идеальными отношениями?

Пару дней назад Мари-Терез держала в руках бумажный пакетик из круглосуточной аптеки. Правда, заходила она в нее днем, и выходила тоже, но главное ведь не это.

Красавицы мечтают о прекрасных принцах, выбирают чудовищ, и силой любви превращают второе в первое. Может, Мари-Терез не красавица? Или просто слепа и не заметила волшебного превращения? И разве дети - не символ великой любви?
Убить, убить, убить.
Такси трясется и скрипит, в ушах все еще звенит от трепа Клары. Мари-Терез думает о том, что психотропные - не плохая идея, на самом деле. Не алкоголь, не острие лезвия, не подушка на лицо, но все же. Будь удача на ее стороне, все давно бы закончилось.
Не будь она такой жадной до жизни, радовалась бы тому, что имела.
Ее любят, пожалуй.
Она счастлива, должно быть.
Но почему не чувствует этого?

Для него слишком рано, и руки нисколько не дрожат, пока Мари-Терез открывает входную дверь. Ключ попадает в скважину со второго раза - первому помешала неверная сторона. Поворот, второй. Щелчки - замка, выключателя света. Она заправляет локон за ухо и ведет мизинцем под глазом, убирая осыпавшуюся тушь. Штефан, должно быть, придет через несколько часов. Есть пока время найти подходящую клинику, где никто не станет трепаться. Где ее не узнают.
Где все сделают быстро, и даже не особо качественно: умереть от осложнений не самая плохая идея.
Не то что бы ей не хотелось жить.
Она просто ко всему этому не привязана.
Скидывая туфли на высоких каблуках, Мари-Терез босыми ногами идет по коридору. Взвешивает все за и против.
Будто бы это все имеет смысл?
Все может измениться, если у них появится ребенок. Да, пожалуй. Она будет заниматься им целыми днями, не думая о себе. Лишенная этих забот, проблем, копания в собственных ошибках. Штефан, должно быть, станет ее боготворить - если это мальчик. Наследник, продолжение рода. Мужчины ведь рады подобному, верно? Она будет матерью его ребенка. Это достойно искренней любви. Это похоже на то, что происходит в счастливых семьях. Игрушки, кроватки, коляски. Маленькие носочки, которые налезают разве что на большой палец - до того крохотные. Книги с выбором имен (в конечном счете, это он назовет сына). Счет в банке - накопить на колледж. Детские праздники с клоунами и ручными обезьянками. Родительские комитеты и домашняя выпечка.
Она никогда не сможет от него уйти.
Ради ребенка.

Что-то странно скрипит в подвале, и Мари-Терез замирает. Показалось, должно быть - звук повторяется, смешивается с другим, глухим и каким-то незнакомым.
В таких ситуациях правильно - вызвать полицию и пойти прочь из дома. Грабители частенько оказываются убийцами, а сюжеты ужастиков Мари-Терез и вовсе знает чуть ли не наизусть. Но мысли уже совершенно в другом: что, если со Штефаном что-то случилось? Если он там, внизу, и что-то пошло не так? Может, ему нужна помощь. Может, он изменяет ей в подвале их дома - станет ли это поводом ее отпустить? Что, если в ее руках будет его жизнь?
Тогда она оставит ребенка?
Тогда она будет счастлива?
Она хочет этого?

Никто не держит Мари-Терез в этой жизни. И в браке в том числе. Так же, как никто и не заставляет ее переться в чертов подвал, а после глубоко жалеть о своем поступке.
Все как всегда, в прочем. Ничего нового.
В этом тусклом свете она толком и разобрать ничего не может, кроме вполне очевидного: в ее подвале, в этом маленьком местечке со стиральной машинкой и сушилкой, с запасами круп и старым барахлом, которое давно пора продать или выкинуть, - в ее подвале кто-то подвешен. И этот кто-то уж точно не пришел сюда сам.
Интересно, что чувствовала та женщина, что нашла в вещах мужа улики с мест серийных убийств?
Мари-Терез не чувствует ничего. Моргает и разворачивается, чтобы подняться наверх и закрыть за собой дверь.

Но шок быстро проходит, стоило только увидеть Штефана, загородившего путь из подвала.
Сглатывая, она делает шаг назад.