Вергилий тяжело вздыхает, поправляет воротник плаща и даже одергивает перчатки — все, чтобы занять свои руки. Тридцать процентов мозговой деятельности — вот сколько отнимает мелкая моторика во время раздумий. Но это не точно. Он не помнил кто сообщил ему эту очень полезную информацию и почему она осела в его голове, но возможно этот кто-то был прав. Думать катастрофически не получается — остатки своей и не только магии фонят, нагнетая воздух. Как никто не заметил этого с сентября — не понятно, но Вергилию грех жаловаться. Вергилий вообще старался не жаловаться, стоя около дома и докуривая сигарету — еще чуть-чуть и он дойдет до фильтра, но спускаться в подвал дома, который он так тщательно выбирал, чтобы потом провалиться по всем фронтам, не хочется совершенно.

Он напоминает ему о провале.

О втором по счету провале, если быть точным, и это отлично так задевает раздутое эго. Про принца и говорить не хочется — к этому мешающему белому шуму, который курсировал по Двору порядка после воскрешения так, словно он находился у себя во Владениях (по сути это было так, в мечтах — его заформалиненная голова украшала стол Кроуфорда во время важных переговоров) Вергилий привык. Смирился что ли, тяжело вздыхая каждый божий раз, когда Иэн завывал о более надежной охране. Существа из Тени были бы надежной охраной для трупа, но Вергилий предпочитал не распространяться.

Сигарета все же летит в сторону, когда он обращает внимания на пришедшую Карину — сколько времени прошло с ее прихода? он понятия не имеет, да ему и все равно.
— Даже отсюда трудно это не почувствовать, а мы даже не в доме.

Вергилий решает не спрашивать ни себя, ни ее, чем же они думали, оставляя этот след вот так просто. Из головы как-то вылетело, что магия имеет последствия, ведь голову целиком и полностью занимал Эдгар. И это было не самым лучшим, что могло с ним случиться.

Он машет рукой, чтобы Карина следовала за ним, а сам направляется в подвал — они и так долго проторчали на одном месте, давая возможность всем желающим полюбоваться главой службы безопасности у дома от которой за версту фонило магией. Радовало лишь то, что сейчас было раннее утро, когда солнце вроде как и показалось из-за горизонта, но на улицу выползали лишь самые отважные. Ну или студенты.

Он знает куда идет — направляется прямиком в подвал туда, где проходил сам ритуал, так любезно придуманные для него одним из его людей. Отголоски магии давят физически, но не так, как он ожидал — все же, сказывалось то, что это его большая часть сил ушла в тот раз. Своя магия ощущалась роднее и легче, но Вергилий и представить не мог, как чувствовала себя Карина.

— Все хорошо? Ты можешь не спускаться в подвал, если тебе тяжело.

Вергилий лишь молчит, сдержанно улыбаясь. Можно отреагировать на этот тычок как угодно, мол субординация, как ты обращаешься со старшим по званию, но кому это надо? Ему точно нет. Субординация та самая давно уже похерилась где-то там, где незримо очерчивался круг приближенных, почти родных. Семья, конечно, да только пальцами щелкни, а все рассыплется, как карточный домик. Иллюзия полного доверия и взаимопонимания, выкрученная на максимум — Вергилий отвратительно опасался ее потерять.

Он все же беспокоится. Выходит вперед, чтобы если что, то защитить Карину — самому дышать не легче с каждым шагом, но он же джентльмен, да и им вся эта каша была заварена, а лишних жертв не хотелось. Тем более из своих. Хотелось только одну жертву, ну или две, но это в крайнем случае, но эта жертва и жертвой-то становиться не рвалась. Упиралась, блядь, и своими руками хваталась за жизнь, как могла. За это его можно было уважать. Его, в общем-то, можно было уважать за все, ну или за многое, если бы они родились в другое время. Или под другими личинами, ну или, если бы их судьба столкнула не так. Но судьба коварная штука, так что Вергилий предпочитал на нее не сетовать, а мириться.

— Мы больше не будем убивать его, — Вергилий признает свою ошибку — он вообще умеет признавать свои ошибки, если их не тыкать ему в лицо — перед Кариной это кажется дикостью, но не все ли равно перед кем. Он говорит об этом ей первой, потому что, ну просто так выходит. — Но проход для сидхе все еще запечатан, а значит мы будем действовать.

Вергилий почти знает как, пытается уловить эфемерную идею, которая скользила перед ним, но уворачивалась и не давалась в руки, словно юркая птица. Вергилий обещает себе ее поймать. Но не сейчас. Сейчас у них подвал — один вход, одно место, где можно пробить стену в случае обнаружения и спастись, куча хлама и давящая магия — полупустой и на вид заброшенный. Так должны выглядеть подвалы обветшалых домов. Кажется, что он вот-вот и рухнет на них, придавив своей тяжестью, но это только иллюзия. Подвал, выдержавший такой выброс магии, способен простоять века. По крайней мере, так думал Вергилий.
Он приглаживает волосы по инерции — нервничает немного, а руки все еще надо чем-то занять, ступает по каменному полу медленно и осторожно, будто под ним вот-вот и бездна разверзнется. Но ничего. Слабое эхо от его шагов и четкое дыхание Карины.

— Нужно закончить здесь быстрее и убираться, пока кто-то да нас не обнаружил.

Вергилий ведёт, Карина лишь следует за ним. Говорит, когда он скажет, думает, когда он скажет, дышит, когда он скажет.
Карина считает, что она бунтует. Против мужа бунтует. Против его правил, значит (которых, к слову, никогда не водилось).
Карина молится всевышнему, в которого не верит, когда Вергилий скажет.
Та самая Карина, которая пережила первых суфражисток, которая вместе с ними облизывала рельсы и обматывалась цепями.
Вот та самая Карина, у которой муж «сначала посмотрите на своего мужика, потом рыдайте, сучки».  Та самая у которой две лапочки дочки.
Та самая, которая...
Значит ли это, что все женщины курицы по определению?

(Карина щелкает суставами на пальцах, не замечая, и фокусирует силу.
Им с Вергом пиздец.
У Карины есть завещание)

С точки зрения банальной эрудиции Карина, конечно же, овца.
Потому что с точки зрения общества у нее идеальная семья, которую Карина с минуты на минуту готова просрать.
Потому что муж шляется хуй пойми где. (Лучше б изменял, чем это вот все. Карина бы правда поняла, ебись они с Эдгаром в жопу на постоянной основе, сердцу не прикажешь и прочая хуйня. Но им же подавай рагу из мозгов малолеток). Первая дочь, к слову, у Карины не очень получилась. Виновата во всем, конечно же сама Карина: нельзя было оставлять ее с отцом так надолго. Оттого за вторую дочь страшно, вторая растет не по дням, а по часам, Карина боится увидеть в Виктории то есть, что видит в Дине.

Карина Брекенридж, конечно, никакая не курица и не овца. Она — Даша-путешественница. Подскажите, дети, чтобы найти магическую хуйню нам надо идти налево или направо?
Молодцы, дети, конечно же, налево.

— Верг, мы не вытянем, — Карина дышит через раз, перед глазами гжель мешается с кельтским узором и плавно переходит в хохлому.
— Нам надо уходить.

Карина, конечно же, та ещё овца и курица, потому что несмотря на происходящую вокруг ебанину она прячется за спину Верга и продолжает удерживать заклинание.
Вот та самая Карина, у которой двое детей и идеальный муж.
Они, конечно, справятся без нее, в жизни всякое бывает, но Брекенридж не хотела бы уходить так — не простившись.

Верг говорит, что все исправит. Карине уже пять раз по двадцать пять, поэтому она ему, конечно же верит. А ещё ей восемь раз по семнадцать. И она, конечно же, дурочка в восьмой степени.
(Раз уж пришла сюда, то точно она и есть)
Карина собирает последние силы и накладывает защитное заклинание. Если Вергу перепадёт — его счастье. Если нет, то у Карины двое детей и идеальный муж.

Он накидывает защитные заклинания на Карину.
И на себя.
И еще немного. Укрепляет и поддерживает, чтобы, конечно же, Карина выбралась живой, иначе ее смерть будет на его руках. Он не хочет чужую смерть на своих руках. Каринину так особенно, ведь она хорошая. Правильная такая, послушная, в огонь и в воду за ним, несмотря на то, что и огонь, и воду можно было бы обойти, да и вообще придумать тысячу способов, как не рисковать. Но куда Вергилий без риска? На самом деле, куда угодно, но сегодня просчитался. В который раз.

(Вергилий не считает в какой раз. Вергилию надоело. Он не прочь закопаться в земле и не откапываться ближайшие сто лет. Амбиции граничат с заебанностью, и что с этим делать — хуй его разберешь. Но мысли эти слабы и мимолетны, а за спиной — иные, что поверили ему.)

Вергилий чувствует, как рушатся собственные защитные чары, но упорно продолжает накладывать новые. Это как игра: кто из них первый проебет, и пока преимущество не на его стороне. Сизифов труд длинной в несколько лет. На что он вообще надеялся, когда затевал что-то там революционное? Столько амбиций и планов, столько идей и чистого такого душевного рвения.

(он вспоминает себя в отеле с Кармен. Он вспоминает свои речи перед Ричардом. Он вспоминает много своих собственных речей, полные огня и воодушевленности. И где все это сейчас? Рушится так же, как и заклинания под напором одного из сидхе.)

Ебаный доморощенный оппозиционер. Устрой революцию из говна и палок и постарайся не обосраться.

Он не хочет слышать, но слушает внимательно, потому что понимает, что сейчас не время вести споры, переговоры и даже на мольбы бы никто не обратил внимания.
Вергилий делает вид, что не удивлен — подумаешь, часы из воздуха, эка невидаль — он ведь тоже так может (нет).

«Где мы проебались?»

Вергилий не понимает почему сидхе тут — проход запечатан, а значит либо ритуал был проведен через жопу, но в это не верится вообще, либо те, кто поддерживал ритуал выдохлись и снова пора выходить на охоту. Ему действительно есть над чем подумать.

— Это кровь? — самый тупой вопрос, который он мог бы задать, но и ситуация, если быть честным, была не лучше. — Что это за часы и что будет, когда отведенный срок закончится?