— …да прибавит Господь к тому Свое благоволение. Аминь, — последнее слово вырывается наружу уже в пустом помещении. Ничего от присутствующих не осталось. Ни-че-го. Как будто и не было спецзанятия. Тимбилдинг с жертвами. Практика для врачей несколькими этажами ниже, чьи зарплаты порой не покрывают то количества стресса, что вырабатывают одни лишь инквизиторы, у которых понятие «гореть на работе» слишком часто имеет буквальное значение.

И это еще не декабрь, когда «гореть» начнут все отделы поголовно.

Раздражающий писк электронных замков как дань полуофисной жизни. Прекрасное сочетание: четки, выделяющиеся гранатовыми бусинами на черном костюме, и белая карточка на держателе на шлевках брюк. Хоть портупея скрыта пиджаком — можно подумать, что у инквизиторов одно только название от человеческой службы сокращения населения. Несокращенные и посвященные же получают белую карточку и возможность созерцать опенспейс перед узким коридором глав администрации.

Единоличники. Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело. И по происшествиям на тренировочной базе инквизиторов, где старая-добрая сталь затачивается на костях, ответственными будут старые-добрые шариковые ручки с разбитыми клавиатурами под моноблоками.

Глядя на новую фамилию в списках, Ной не оплакивает предыдущего главу, но желает тому благополучия на той стороне, какой бы она ни была для него. У всех есть шансы очиститься и подняться под длань Господа. Возможно, у него даже были шансы стать мучеником на благо дела Двора Хаоса. В том месяце много кто отошел от дел благодаря перевороту, пока что приходилось переживать постреволюционный застой, но вскоре, когда костры потухнут, можно будет жить и готовить что-то новое, подсчитывать мучеников, называть новых святых.

Старикам же нужно было учить младших. Передавать по наследству свои знания. И речь не о тех неокрепших птенцах, что смогли забраться на этаж к инструкторам, нет. Люди поднимались и выше, пока Мортон, будто языческий идол, провожал их взглядом из века в век.

— День добрый, мадам Монетт, — после стука Ной заходит в кабинет, что безусловно не пустует — воздух подрагивает от движения человеческого тела, пускай оно и не схоже с тем, как выдает его пульс, дыхание, нервный тик. Отлаженные жесты мертвеца. — Я от инквизиторского крыла. У нас небольшое происшествие в ходе обучения новых кадров. И я пришел подать эту весть в уши ваши.

Спокойствие хранителя кирхи демократично не иссякает перед лицом главы отдела, благо на стол плюхается пластиковый пакет на застежке. Внутри стучатся друг о друга глазные яблоки: радужки не отличаются цветами из-за остатков крови внутри. Целых три пары обезличенных органов, по которым можно попробовать выследить семейства, если окунаться в человеческую науку с ее стремлением узнать, откуда произошло все. Вот и заглядывая в бледно-зеленые глаза, Мортон уподобляется смертному желанию зарыться в историю: откуда взялись такие прекрасные кандидаты.

— Если новый глава инквизиции не передал вам требования к новичкам, то с прискорбием спешу вам сообщить, что оплата моих услуг как священника не учитывается бухгалтерией. К слову, следующий глаз, насмехающийся над правилами безопасности, будет не остатком, а просто выклеван нашим Вороном, — покачав головой, Ной будто склоняется к сожалению. Дескать, ему самому неудобно, что так получилось — ему действительно неудобно таскать с собой глаза в пакетике, — он только предупреждает, хочет поделиться наукой и все такое. Смертность нынче высокая, все никак от кризиса отправиться не могут, а из отдела прогнозирования письма только о грядущем десятилетии, которое откроется новым финансовым провалом. Надо запасаться чем-то более вечным и дорогостоящим, нежели деньги и недвижимость.

Например, органы. Ходячие. Иных. Хорошее питание — залог вечной жизни. Но если они нарываются на копья сами, то тут ни стараниями Ракеты, ни руганью Коменданта ничего не получится. Свернут шею, засмотревшись на новую принцессу, тем самым завершим коротенькую историю. Аминь.

— Вам не нравится? А у нас вся зала в крови и порохе, — Мортон разводит руками, но потом все равно складывает их на груди, обращая любопытный взгляд на начальницу. Она низкая, выточенная из мертвой плоти для офисного стула, чтобы казаться единственно важным украшением кабинета, способным двигаться и крутить кадры внутри Двора. Но все еще божье творение. А инквизитор все еще сторонник равенства при полном наборе за душой: шовинист, расист, гомофоб, антифеминист и одному только Богу ведомо, чьи права он еще умудрился ущемить, творя правосудие.

— Знаете ли, наш век долог, но и деятельность опасна. Слишком большая текучка кадров, — Ной смотрит по сторонам, находит взглядом кресло для посетителей и придвигает его к столу, чтобы расположиться. Вестимо, разговор будет совсем не коротким. И мы же все цивилизованные иные, которым не надо вспарывать глотку, чтобы заставить молчать. Просто щелкнуть пальцами, урезать зарплату, пригрозить перевести за офисный стол или в конец выгнать — вот это средства этого кабинета. Никто не гарантирует, что этим ограничится. Ной далеко не кандидат на место главы инквизиции или заместителя, хотя за выслугу лет стоило хотя бы расширить границы. Если дело не связано с атомными взрывами и новыми ракетами, то это мракобесие он скорее всего уже видел. И выжил. У него же нет бессмертия, как у вампиров, надо как-то иначе выживать и не повторять ошибок родителей, нераскаянные грешники — плачь и скрежет зубов.

— Увереннее звучали бы графики и анализы, правильно? — закинув ногу на ногу, Пастырь сидит боком к столу и бросает косые взгляды на Монетт. — Но вы абсолютно правы — слабую тварь время истребляет, оставляя только высший сорт. И мне с трудом верится, что в мире не осталось вообще сильных иных, которые бы хотели попасть в инквизицию Двора Хаоса. Ибо кому же нести суд, если все будут размазываться по стенкам?

А в вопросах веры не стоит спорить с человеком, носящем под черным воротником рубашки белый ошейник. Он видит сбоку две пары глаз: одна едва заметна, подернуты договорами, печатями и факсимиле, а другая будто бы горит где-то выше, обгоняя рост Ноя на целую голову. Но споткнется гордыня, и упадет, и никто не поднимет ее…

В кармане пиджака маг находит несколько грецких орехов. Обычный пиджак — обычные карманы, из неоткуда возникнут что-то не может, второго дна тоже не найдешь. Вот же… Хмыкнув, Мортон убирает их обратно, складывая руки в замок.

— Начальник у нас тоже относительно новый — Боже, храни эти осенние перестановки, — это было его требование к новичкам? Скажите мне честно. Будет время судить судей, — вкрадчиво обращается к Монетт Пастырь, глядя больше куда-то вниз, будто глаза у него находятся где-то на виске. Внутреннее око же не нужно было скрывать очками, шляпами или же капюшонами, чтобы затуманить вид. Вампиры же видят не меньше. Но и не больше. Врожденные способности не имеют фантазии, когда одна только фантазия может вытащить мага с того света. Стоит задуматься о том, что полк учеников — не такая уж глупая идея. В ходе обучения так равнодушно смотрят на смерти, не имея этики покушения на жизнь младших, а иметь третий уровень и воспоминания о колониальной Англии — ну так себе.

Упаси Боже от греха, обжорства, ибо плоть Адамова слаба, ибо во плоти мы живем, не введи на во искушение.

— Но вы всяко больше знаете, я не покушаюсь на лавры инструктора, мое дело маленькое — не умертвить всех остальных, — запоздалое извинение и сдача города во время осады. Дескать, я тут только глазки построить — чужие — и сообщить о недостачи адекватности в кандидатах в инквизиторы. Если бы все было хорошо, то даже бы не познакомились, и так слишком много знакомств за последний месяц. Как будто кому-то есть дело до рядового дознавателя — и ведь есть! И ведь ему уже в свою очередь есть дело до большой шишки, со своим кабинетом, с едва заметным акцентом, с горящими поверх головы глазами истинной мысли.

— Что вы, я о главном инквизиторе говорю. Роптать на принцессу после всего… Не мне творить такие вещи, — Мортон удивленно поднимает руки, демонстрируя их чистоту. Все эти линии жизни, судьбы… Их должны углублять шрамы от многочисленных ритуалов на крови, столь рутинных, что Мортона можно обвинить в черной магии, если бы она действительно заключалась в человеческих жертвах. Но тут уж обратная теория, все остальное же скромным сообществом иных поощрялось в разумных рамках. Даже отсутствие выборных должностей во Дворе Хаоса, где все решается по средневековым понятиям в тот момент, когда конкурентам готовят надгробные речи.

Некоторые цитаты можно выбивать на надгробиях. Вот это вот «непригодны» из уст Аделин Монетт может замораживать реки, бегущие через все континенты, даже Амазонка сдалась бы, несмотря на экваториальное расположение. И люди могли бы становится таким же превосходным живым мрамором, как и вампир в кресле управленца. Но слова все еще подчиняются слабым магам, которые не в силах разодрать кому-то горло без подручных средств. Слова — игральные карты Мортона.

— Да, согласен, причина не в них, — кивает Ной, толчком поднимая себя с  места и поправляя пиджак. Удивительно, что у согласного со всеми человека может быть так много неприятелей, но, видимо, что-то не так с ним. Что-то не так с его жизнью, которую уже поздно менять из-за идущего вдоль позвоночника стержня, который бережет инквизитора от смерти и разочарований уже больше трех веков. И поздно его переучивать, такие дела. Проводя рукой по выстроенным в стеллаже папкам, Ной  обращает внимание на то, что все они одуряюще обычные. Алфавитный порядок и маркеры на корешках. Символика современности — аббревиатуры и банальные цифры вместо рун и зачарованных рисунков. Зато на их изучение требуется не меньше времени, нежели на знаки. — А в том, что кто-то им не следует.

Прозрачные глаза снова обращаются к женщине, что вызывающе смотрит на визитера. Во всей ее позе читается «ну и что, что ты мне сделаешь, какого черта ты здесь забыл, не занимай мою голову ерундой». Специфика бумажной работы, Ной становится таким же, когда подводит документы работы церкви для мэра города. Присутствие визитеров во время такой «земной» работы казалось излишним.

— Просто раз ничего нового в уставе нет, значит, все-таки беда в новичках. Вот и думается, что так серьезно промахнуться с выбором новичков, что весь свежий набор оказался таким немощным, можно было только по неопытности. Ну знаете ли, на что-то при наборе закрыли глаза, где-то свои прошли… Человеческие карьерные извороты вроде кумовства во Дворе Хаоса не новинка, но не в ущерб же. Остались еще летние птенцы, но их уже не так много, а после переворота многих неугодных прикончили. Восполнять  потерю гнилой кровью — плохая затея. Прошу учесть мое обращение как сотрудника и поговорить с сотрудниками уже вашего отдела о том, как проводится набор.

Инквизитору нужны хорошие руки для пыток? Еще не обрызганные кровью или наоборот — вымоченные в ней? Такие как Шон в принципе являлись авангардом стай птенцов, которые лезли на штыки, лишь бы… Стать жестокими и иметь полное право применять эту жестокость. Где-то там скрывалась эта грань, когда жестокость была оправданной, а когда-то не могла быть частью суда. Вы не укрепляли слабых, не лечили больных и не перевязывали израненных. Вы не приводили назад заблудившихся и не искали пропавших. Вы обходились с ними грубо и жестоко.

— В общем, — сложив руки в молитвенном жесте, который больше походит на «бурные аплодисменты» из-за слышимого хлопка, Мортон встает напротив стола. — Меня зовут Ной. Меня тут не любят, не буду скрывать, чтобы ваша совесть была чиста, ибо не стоит себя винить, что я вам не по нраву. Но вот с набором инквизиторов надо быть аккуратнее, потому что когда дело касается их, то неприятными личностями становятся многие. Профессия нервная, как я уже сказал.

[indent] На стол выкладывается возраст. Опыт. Работа в неизвестной и почти нетаинственной Франции, от которой осталось неправильное имя и акцент. К тому же прилагается, стереотипный вид хрупкой девы, что не взяла в руки копье, не надела доспехов и не взошла на костер за Господа и правителя своего, предавшего ее в руки врага. Та была чиста пред своей совестью чрез веру свою. Аделин же чиста по рабочему уставу, сбрасывая со своей кожи все слова Ноя, цитируя канцелярские обороты и расставляя в речи штампы как печати на документах.
[indent] Вот вы сегодня погибнете на допросе, потому что у вас мозгов только на составление резюме. Даже ролевой формат обучения на производстве внедрить нельзя.
[indent] — Все верно. Необходимо решение. И желательно новая орда новичков, которые будут только рады выложить на благо Двора душу, а не лишиться ее, — Мортон кивает со слабой улыбкой человека, для которого этот жест не просто рябь на воде, а целый ураган эмоций. Таково человечество, таковы дети Господа, что рады лишь грех расплескивать за края — гнев, довольствие, похоть. Скромность в аскетично-черной одежде приравнивается к равнодушию, за вместо которого ждут радушия. — Ведь все мы верны долгу Хаоса.
[indent] «Если он у него, конечно же, есть», — думает про себя Мортон, подбирая со стола камень преткновения — пакет с глазными яблоками, реальность которых можно было доказать единственным способом. Хрустит застежка. Пастырь без лишней осторожности достает орган и крутит его на свету, как будто изыскивая изъян. Тела нет — изъян. А в смысле деталей — все идеально.
[indent] — Кажется, это традиция Двора — относиться друг к другу с пренебрежением и нелюбовью, правда? Но вот есть иногда такое «слишком», из-за которого климат похож на царство Снежной королевы. Вы меня понимаете, — в голосе священника не слышится радости из-за того, что рядом оказался близкий ему по духу человек. Те, кто в компании могут быть близким другом каждого, еще сближаются, радуются, рукоплещут, а ледяные скалы стараются обходить друг друга по касательной, лишь бы не разломаться, не обломать клыки, не перетереть кости в труху. Эту не лучше, чем столкновение с общественностью.
[indent] Пастырь сжимает в руке глаз, слышится треск. Сквозь пальцы сыпется крошка. Когда клетка из вытянутых фаланг и костяшек разваливается, под офисный свет попадает растерзанный грецкий орех.
[indent] — Тогда этот набор после выписки из больничного крыла можно пускать в расход? Органы и кровь интересуют другие этажи нашего Двора, но инквизиторы не откажутся от слабых, но артефактов с магией, — теперь уже Мортон не выдвигает претензии, он играет на чужом поле и несколько наглеет, памятуя о том, как может разыграться Шон, узнав о том, что есть специальные «игрушки» для усиления и повышения уровня. Но старик-инквизитор не станет делать то, что ему запрещено. Даже, скорее всего, не будет настаивать на перераспределении остатков живых ресурсов на мертвых, потому что это так, не столь серьезная игра на фоне последних дел. Не скупой же он, не жадный, а скромный пастор местной церкви с копьем в кобуре.
[indent] Но было бы полезно иметь при себе нелишнюю магию.