Люди одновременно слабы перед чужой силой воли и открыты всему миру. Им проще добиться Его внимания. Им легко забыться — нагони тишину под высокими сводами, и они уже забывают. А в щиты тех, кто слышит, стучатся постоянно. Навязчивого шума, но сам соблазн присутствует постоянно. Как не знать, что вокруг думают? Чисты ли помыслы? Правдива ли исповедь? Слушает ли наставления прихожанин? Искренне ли тот благодарит отца Ноа? Способен ли на человечность самый настоящий человек?

Месяцы подготовки — в спину дышат годы под покровом мрака — привели к перевороту, который изменил порядок сил, но в мире не сильно что-то пошевелилось. Сводам церкви, к примеру, безразлично, что осталось от принца. Прихожанам, помогающим на причастии, важно совсем не то, кто руководит Инквизицией, ведь единственный их судья гораздо выше.  Плевать и человеку, что признается в том, что возжелал жену соседа. Ища прощения, он не задумывается над тем, что его воля была подчинена.

Что до напряжения, сохраняющегося в мышцах по инерции, то это уже привычно. В голове Пастыря только накручивается какая-то мысль о том, что он что-то забыл, раскрутив совсем обычную для Фаворита перестановку.

Рука на дверной ручке лежит секунду, но это уже странно. Напряженно глядя на собственный пальцы, пастор стоит перед своим же кабинетом. Внутри человек. Его сердце заставляет все тело едва подрагивать и колебать воздух, чем и выдает хозяин. Тем более человек старательно гнет спинку рабочего стула, по-хозяйски пользуясь отсутствием лишних глаз. Заходя внутрь, Ной изображает удивление. От части он действительно удивлен: перевертыш не сливается с редкими бродягами, которые забредают в притвор пожертвований ради, тем более, зачем бы ему искать общества Пастыря? Разве не должно быть немного наоборот?..

— Фишер? Рад видеть тебя и то, что весть о примирении твоего тела и духа была истинно правдивой, — протягивая руку для рукопожатия, Мортон улыбается. Проклятый Комендант выглядит как прежде: заметно сдавший внешне как после декабрьского аврала, но восстановимо. Как показывает история, очень многое оказывается поправимо. Видеть, что ставший привычным «ближним», снова в строю, что при опоре на его плечо не провалишься, не оступишься, не потеряешься, было сродни вечерней молитве. — Нам нужно было встретиться? Ты не перестаешь меня удивлять. По поводу чего?

Смахнув огрызок в стоящую под столом корзину, Пастырь боком опирается о свое рабочее место, не настаивая на том, чтобы сбросить с хозяйских высот гостя. Когда же еще кто-то из пятерки наведается в храм Божий?

Над нахмурившимся Эйданом сгущаются тучи, несмотря на интонации настоящего дружелюбия. И пусть Фишер не высказывал должного уважения к церкви, мрак сочится не из быта и не из желания насолить Мортону: пытаться выговорить название книги в руках Пастыря, выругаться на его молитву, удивляться легендарным вещам церкви, что оказывались артефактами — вот это было привычно. Но молчать было не в их правилах, при куче тайн в голове необходимо иметь тех, кому легко можно выговориться. С горяча.

—  Мне кажется или ты гневаешься? — в какой-то мере расстроенно замечает Ной, едва заметно нагибаясь вперед. — Не буду говорить тебе подумать, прежде высказаться, ибо времени у тебя было достаточно много…

Ной приглашающим жестом предлагает Фишеру едва ли не исповедаться. Схожесть с таинством можно проследить даже с закрытыми глазами: за много лет общения с Фаворитом Пастырь так и не научился ловко лавировать в разговоре, а посему перед чужим желанием говорить он едва ли не беспомощен. Если так можно назвать человека, который способен вычистить мозг и заставить покаяться перед смертью.

Отредактировано Noah Morton (2018-11-13 11:59:18)

Когда мысль в голове человека очень сильна, то она может заставить тело двигаться. Нет, дело не в том, что разум заставляют умирающего ползти к помощи или чистого сердцем бросаться на копья. Простая физиология: особо яркие чувства тушит сам человек, но желание их высказать пробегает по голосовым связкам, разыгрывая дрожь. И будучи внимательным, даже не надо читать мысли, чтобы понять, когда зверь сдерживает рык.

— Тебя это так волнует? — закатив глаза, Ной устало смотрит в потолок. Живая энергия пропадает ровно на секунду — вот это уже игра, вот уже демонстрация неудовольствия слышать одно и то же по кругу в разных формах и размерах. Не все умеют быть людьми, оставлять архаичные привычки и ровно носить костюм. Вздохнув — на излете четвертого века разрешается иметь старческие привычки, — Мортон опускает взгляд и перекручивает багровые четки, объединившие руки в неразмыкаемом круге. Сжатые в крепкий замок пальцы в конец разбивают иллюзию усталости. — Могу дать тебе покопаться в моей голове, может быть, правда где-то там. Возможно, тогда мы найдем общий язык. Но пока что это не мешает всем твоим артефактам быть заряженным как перед встречей четырех всадников.

Если по чести, то дороги опаленных войнами сходились в одной только этой группе заинтересованных лиц. Но никто не говорил, что заточить разум под работающую машину будет легко. Всегда есть тот, кто работает больше остальных. И тот, кто утверждает то о себе. Пастырь казался марионеткой, — в чьей руке почему-то слишком часто сходились цепи от чаш весов, — столь неприхотливо он соглашался с теми заданиями, которые ему давались. Нужен был кто-то, кто не будет грызть горло — ах, да, у него же у единственного не было клыков и возможности их отрастить.

— Не то время, не то место, — покачав головой, Мортон смотрит на собеседник с жалостью. — Мне очень не хотелось оставлять тебя в таком виде, но твое обращение могло оказаться уловкой, чтобы порушить наши планы. Твое состояние было стабильным, и волею Господа развязать этот клубок смогли без меня.

Он хочет сказать что-то еще, но замолкает. Пролившийся в стенах божьей обители гнев можно было понять. Что-то схожее было в словах Адама, когда он чуть не вывернул наизнанку брата, что видел их родителей последним. Потому что никому не нравится быть оставленным без ответов и просто быть оставленным.

Дрожащая струна внутри Фишера затихает, когда сам иной ждет. Но в нем все равно дожидается своего мгновения гроза из раздражения и неверия. Какой-то заевший осколок снаряда, который он успел прочувствовать от начала до конца, когда была заколочен магией в панцирь.

— Ты же знаешь, что даже если мне кажется, будто нет, это всегда задумка Фаворита. Я обязан ему жизнью и посему не пытаюсь понять его отношения к нашим судьбам. Он сказал разобраться с тем, что осталось от твоего мага, незамедлительно. На его счастье он был не мучеником для какой-то шайки, что разнюхала о наших делах, а всего лишь чересчур нервным иным. И после знакомства с таким, ты беспокоишься о хаосе в моем разуме?

Слабая улыбка. Ну же, ведь закончилось хорошо, разве нет? Мортон тешит себя надеждой, что Фишер его поймет. Ибо справедливо будет наказание к тому «может сделать добро ближнему, предотвратить, не допустить, чтобы его телу был нанесён вред или ущерб, защитить и спасти его, но не делает того». Предотвратить ничего Пастырь не мог — к пророкам он себя не относил, зная, насколько тяжела эта ноша. Но спасти… В руках каждого есть сила, способная спасти. И пока она была приложена к другому делу, не менее важному по задумке Фаворита, — а может и по задумке Господа, — ладони иного мага исцелили Эйдана.

— Послушай. Разве не странный размен — отдать жизнь, способную на многовековую тяжбу, всего лишь за то, чтобы перевертыш остался в теле животного? И в итоге мы выясняем, что это все равно обратимо. А смерть — отнюдь. Здесь чего-то не хватает, не правда ли? Я с таким раньше не сталкивался… Но что-то мне подсказывает, что тебе вряд ли будет интересно удивление мага на счет твоего необъяснимого происхождения, я прав? Вот. Пожалуй, я просто скажу, что случись это в иное время, я бы нашел способ тебя обратить, но в таком случае потратил бы на это уйму времени.  Будучи в теле животного, вы не очень разговорчивы. Вы даже не раскрываете своих мыслей. Это загадка для меня, но на тот момент нужно было компенсировать то, что у нас не хватало одного человека. Если бы я занялся твоей проблемой, не хватало бы уже двух.

Подними руку к небу — и на Египет ляжет тьма. Осязаемая тьма. Она крепко держит за плечи, оставляя ощущение оков, которые не по силам разорвать в человеческих потугах. Чужой ураган заслоняет спокойствие в собственных чертогах мглой. О, сколько там сиюсекундной ненависти, бьющей водопадом, сколько кипящей злобы, сколько глухого желания оказаться правым… Это все обездвиживает лучше нечеловеческой силы, которая позволяет лишь быстро сжаться пальцам на чехле с копьем под пиджаком. Снизу вверх Ной смотрит через силу. Сдерживаемые намерения не выдают даже прищуренные глаза. Но любому смертному — несмотря на возраст, Мортон не отрицает, что рано или поздно окажется смертен, — станет неспокойно, когда в лицо рычат.

Молчит. Только пока он хранит молчание, разум изнемогает от ответов, подобно Давиду. Эйдан как будто изначально не собирался его слушать — пришел выпустить пар, разрушив половину кабинета и переломав кости священнику. И каждая его вспышка заканчивается тем, что от Пастыря требуют… Но вот чего? Ответов ли? Раскаяния ли? Признания собственных заслуг ли? Полного их отрицания? Есть ведь те, кому не хватает одной лишь исповеди, им необходимо услышать что-то, что вряд ли является правдой, но точно соответствует их мироощущению.

— Не в моих силах говорить тебе это, в подобном ключе ты все можешь узнать у Ракеты. Я же говорю тебе ту правду, которую принимаю для себя сам, — отпуская рукоять сложенного Луга и прочистив горло, Ной отлипает от стены. Значит ли это, что он дурак? Значит ли то, что ему хватает той правды, что у него на душе, что он ходит во тьме вокруг по краю пропасти? Что ж, в таком случае, его так же, как и Коменданта, никто не спешит ввести в курс дела. Целый век.

— Кто из нас с тобой маг? Кто из нас уже почти четыре столетия буквально снимает шкуры с перевертышей? И знаешь ли, пока что твои братья и сестры не давали мне повода иначе смотреть на проблему смены обличий. У животных души после смерти разрушаются и не могут достигнуть мира лучшего. Они объединяются в Нем.  И вот иной, будучи господином твари, уподобляется ей. Кем он остается? Тварью или господином? — Пастырь напряженно разводит руками, предлагая перевертышу, который чуть не смешал его со стеной, подумать. В размахе мага это выглядит как гнев, но гнев имеет свойство воспламеняться и сжигать своего создателя, и потому Мортон его не допускает к своим чувствам. Когда же грех пожрет Фишера, вопрос времени. Кажется, будто Пастырь в этом вопросе бессилен, пока считает, что к своим соратникам в головы он лезть не имеет права.

Священник встает возле своего стола и бесшумно выдвигает верхний ящик, в замке которого болтает простенький ключ с брелоком в виде креста, более важным, нежели сам механизм. Краем глаза Мортон следит за Фишером. Если еще раз он не сдержит себя, то инквизитор имеет полное право расправить копье и поднять на него своего противника, чтобы тот еще несколько дней провел не на работе, а за лечением, пока Пастырь будет замаливать свой прокол. Наконечником.

На свет божий хранитель кирхи достает целлофановый пакет с серым порошком и кидает его в руки гостю с посылом «лучше тебе это поймать».

— Это прах незаконно осужденного. Он используется в ритуалах по приданию иным их человеческого обличия. Как Бог наказал Каина за убийство Авеля, так Бог наказывает и тех, кто оказывается в кругу. Поскольку Авель был скотоводом, то на тех, кто покушается на обличие животных, это оказывает большее влияние. И в большинстве случаев убивает. Меньшее количество случаев — когда я останавливаю ритуал и иной сам перекидывается. Вот и подумай: если бы я хотел от тебя избавиться или задвинуть цену твоей жизни подальше, то это можно было сделать гораздо… правдоподобнее. — Мортон опирается двумя руками о стол, гнет спину, смотрит исподлобья. Думает о следующем шаге, пытается его прочитать по тучам, которые сгустились над Фишером. Прогноз погоды изобрели только для настоящих облаков, а вот для людей — психологов и дознавателей. По старинке можно взламывать  секционной патологоанатомической пилой. Богатый внутренний мир хорошо идет на рынке и не требует покупки авторских прав. — Шоу с фейерверком проводим каждую пятницу в зале для допросов инквизиции. Можешь попробовать.

А вот от угрозы в голосе не удержаться. Это уже не из-под купола церкви, это из американских дорог и длинной истории, в течение которой было уничтожено многое. Многие. О многих было известно одному лишь Господу.

Между тем перед собой Мортон из ящика выкладывает нетронутые огнем восковые  свечи. Ровным рядом они рассекают поверхность будто клетка. Клетка для гнева и других грехов, что окружают каждого. «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», — мысленно произнося зов Сына Божьего, Пастырь будто жжет свечи без огня. В стерильном кабинете раздается успокаивающий запах несуществующего ладана, раздражающий многих, но в руках мага становящийся действенным транквилизатором, — «Не тот или другой приходи, но придите все, находящиеся в заботах, скорбях и грехах; придите не для того, чтобы Я подвергнул вас истязанию, но чтобы Я разрешил грехи ваши; придите не потому, что Я нуждаюсь в славе от вас, но потому, что Мне нужно ваше спасение».

Отредактировано Noah Morton (2018-11-17 14:44:56)

Решетка из вытянутых свечей отпечатывается на внутренней стороне век и, когда Ной смотрит на Эйдана, отражается на фигуре смягчившего тон, но потерявшего терпение перевертыша.

— Не учи меня магии, пожалуйста, — склоняя голову, замечает на все это Пастырь. Иные так привыкли видеть вокруг себя ложь, ибо всю жизнь себя скрывают, считая это нормальным, что не могут отделаться от привычки прощупывать остальных. Так вырастают дознаватели и параноики, которым уже и не доставляет дискомфорта их страсть проверять каждого. Принцесса вот стала частью переворота.

Старый мозг, хранящий обрывки воспоминаний, по большей части эмоции, сложно заставить двигаться в ином направлении, просто задав пару вопросов. Да, таковы они: упрямы и консервативны, хотя и принимают перемены с пониманием. Либо ты вода, что устраивается в любой нише с комфортом, либо ты земля, с которой стоит считаться при строительстве. Время до конца не обрезает тебя кипятком по краям, стыкуя с другими элементами витража. И не стыкуется: Пастырь кажется странным для Коменданта, Комендант кажется странным для всего своего отдела. Столь трепетное отношение к каждой единице — кроме подопечных иных и людей — вызывало удивление. Хозяйственники, имеющие достаточное количество бюджета, имели свойство отращивать животы и спокойно относиться к растратам. О, нет. КПД работы отдела обеспечения бился на отметке 99%. Сотня складывалась, если твоя смерть приносила нелишний уровень начальству или становилась ступенькой на пути хаоса к его целям.

— Этот переворот не совсем наших рук дела, Фаворит присоединился к нему относительно недавно. Сам знаешь, как это бывает: сместить принца — или как в этот раз принцессу — желают многие, интриг достаточно, надо просто выбрать ту лошадку, на которую стоит делать ставку. То что делал я, и было ставкой, которую делал наш друг, — Мортон пожимает плечами, как будто ему безразличны такие понятия, как верность, доверие, честность. Нет, ложь для него не пустой звук, а показатель греха. Цель чаще всего оправдывает средства. Чаще всего за жестокими шагами скрывается истина. Бога тоже дети его называли жестоким за его решения, но Он не хочет человечеству ничего, кроме добра, ибо Бог — добро, борющееся со злом, творящееся Дьяволом.

— При Сандерс. Сказать. «Погоди, у нас заговор, тебе помогут». Или перевести рептилию в другое место. Я учту на случай повторения, — соглашается Ной, проводя рукой по столу и отодвигая свечи к углу, и вдыхает воздух, не потерявший знакомого «церковного» запаха. Такой не почувствуешь на службе, ибо иконы, свечи и остальное у лютеран не в почете. А разговаривать о заговоре в пределах кабинета Пастыря за пределами Двора Хаоса безопаснее, чем возле еще одной жертвы.— Я сожалею, что поступил так жестоко и ушел, ничего тебе не сказав. Для этого поступка объяснения нет, потому что логика не всегда была моей сильной чертой. В общем-то и не была. Поэтому я все еще всего лишь дознаватель, а не нечто мощнее вроде вас всех.

К концу фразы из голоса инквизитора исчезает сожаление. Ему не свойственно как другим хаоситам знание путей карьерной лестницы. Его силу измеряли и ставили на место, как фигуры перед игрой в шахматы. Он повышал свою силу, наращивал опыт, уткнувшись головой в потолок возможностей с сотню лет назад. И все.  Зато есть великая цель, и она в разы больше даже стула главы Двора. Потому что после игры пешка и король будут лежать в одной коробке.

— Мир? Фишер, мир? Пытаясь надумать причины моих поступков, ты только подрываешь свою веру. Ни правды, ни лжи — тем более лжи, ее от меня ты никогда не услышишь, — ты более не узнаешь. А искать подводные камни… Мы с тобой — хранители многих тайн. Одна у нас общая, связанные с ней — тоже, — в их время вообще сложно без тайн. Но пока сети Иных не может найти ни одна человеческая организация, считая себя всеведущей в вопросе лично жизни землян, можно считать их успешными хранителями. А черепную коробку вскрыть иной раз не может даже Ной, будучи прекрасным мозгоправом. Но его так называемая «жертвенность» позволяла вскрывать его умело созданную карту в мозгах: ваша зона доступа полной не будет. — Применить мой Взор я предлагал на полном серьезе.