Оливеру пора бы запомнить, что в этой жизни ничего гладко не бывает, но надежда умирает последней и до сих трепыхается в предсмертных муках, даря Хейзу мечты о благополучном исходе спокойно прошедшего дня. Но странно слышать подобные жалобы от человека, который сам же залезает во все возможные происшествия с Оттесеном, как будто скоро объявят пробежку по граблям новым видом летних олимпийских игр, где инкуб очень хочет себя попробовать.
Он крутит в пальцах нож – никакой магии, качественная работа смертного – наблюдая за разворотами лезвия в воздухе, пока они делали то же, что и всегда. Нет, мир не захватывали, а выжидали момента получше для поимки и наказания отступника. На вопрос Хельге инкуб показательно закатывает глаза, пусть и знает, что тот на него не смотрит (но наверняка догадывается).
– Если твои выебоны оторвут тебе голову, то я буду ею пытаться сбить отступника, без обид, – это можно считать согласием. Конечно, прикроет, куда он денется, как и Хельге его прикроет, потому что другого выбора у него нет – Хейз ведь и с того света назад вернется, чтобы пенделя отвесить за отсутствие подстраховки. Никакой магии, огромное баранье упрямство.
Оливер думает, что вампиры охуели. И маги. И перевертыши. И даже Оттесен охуел, но это совсем не новость – привык. Хейз тоже охуел, он не отрицает, но легче как-то не становится. Нет бы спокойно записаться в отступники и съебаться в неизвестном направлении, нет, давай зажигать и устраивать вечеринку с убийствами и фонтанами крови.
Инкуб предпочитает думать, что среди тех, кто покинул тот или иной Двор, ненормальных будет побольше, чем в стенах Хаоса и Порядка, хотя в это крайне трудно поверить. Он даже старается не думать о личностях, которых касается его мысленный укол, в кои-то веки решая насладиться тишиной и мыслью о предстоящем походе в бар, где они в лучших инкубовских традициях поспорят, кто быстрее закадрит посетителей без использования способностей (все это было с подачки Хельге, между прочим), и пусть выигрывал чаще всего Оттесен (кое-кто своей ирландской рожей не совсем вышел), парочки (даже не десятков) опрокинутых стаканов хватало для поджигания энтузиазма.
Возможно, Оливер делает что-то не так со своей жизнью. Как бы он не устраивал ворчание по любому поводу, все-таки все проходит как-то гладко. У него есть работа, в которой Хейз уже не так плох, как был по началу, в Портленде не так тоскливо, как ожидалось, никакого одиночества, выгодный трудовой договор, аж не придраться, если не считать сверхурочные, но тут и социальный пакетик со всеми видами медицинского обслуживания прилагается. Инкуб списывает все на возраст, потому что в благополучие верится слабо – даже на скуку не пожаловаться, вот сейчас они с Хельге опять напортачат, огребут от вампира, убьют его и поползут зализывать свои раны – если, конечно, напарник со своей трансформацией и ему что-нибудь заодно не оторвет.
– А кто сказал, что я как инкуб не жрал других досуха? – Интересуется Оливер, расплываясь в похабной усмешке и смотря на Оттесена, будучи жутко довольным собственной шуткой.
– Кто его знает, каждый в своем восприятии обитает. Может, и нет. Первое время точно пришлось бы, иначе вряд ли можно прокормиться, – пожимая плечами, продолжает инкуб, отворачиваясь от Хельге.
Возможно, им еще предстоит проверить, но беседа прерывается, не успев развиться: по взгляду Хельге инкуб понимает, что он тоже почувствовал. Фонит так, будто он стоит рядом, из-за чего Оливер оглядывается по сторонам, придерживая еще не раскрытый меч Нуаду.
– Сколько тебе нужно времени для твоих выебонов?