родственные связи: сирота, прыгающая из приюта в приют; слышала про отца, который в детстве иногда навещал ее под видом благотворительности, помнит только его запах.

- Ну какого же хрена, - разносится за спиной сдавленное шипение.
Злое. Напоминающее кастрюлю  кипящей водой, что нет-нет да перевернется на тебя с плиты, укутав с каждый кусочек тела вереницей шрамов. На загривке шерсть встала дыбом.
Кажется, у нее в руке палка. Палка или бита - что-то такое, что разглядывать ближе не хочется. Вырывается изнутри только сдавленный, полный разочарования рык, а потом земля под когтями взрывается. На ровном красивом газоне остаются рваные земляные раны, когда грязно-серая собачья фигура уносится в лес.
Только вот она не разглядела в полумраке, что силуэт был волчий.
Это был, в общем-то, богатый дом, и каждый день они выбрасывали кучу свежих (нос никогда не врет) продуктов. Кажется, ее хвали миссис Льюисс, да, точно, миссис Люьисс очень заботилась о своем маленьком мистере Льюиссе, не заставляя его переедать, но каждый день готовя что-нибудь новенькое маленькому разбалованному ублюдку, пока большой мистер Льюисс работал допоздна с удивительно вкусно пахнущей секретаршей.
А теперь задний двор миссис Льюисс стоит забыть нахер, чтобы в следующий раз она не подумала начать со швыряния тяжелых объектов или вызова отлова диких животных. Нет, черта с два это доставило бы проблемы, ведь эти тупорылые бараны никогда не отследят ее даже сиди она безвылазно в этой шкуре. Удобной. Пахнущей сосновыми иголками, мхом и ветром. Такой выносливой во всех отношениях шкуре.
- Ну какого же хрена, - повторяет она, перешагивая порог заброшенного охотничьего домика, в котором можно было бы одубеть ночью кому угодно другому.
Она кидает собранные накануне дрова в каменный круг, заливает все сверху бензином и чиркает спичкой.
Пока огонь похрустывает ветками, она наливает воду в котелок, кидает в него травы, собранные в лесу, и пару пакетиков дешевого липтона - единственного, что удалось стащить на той заправке до того, как охранник начал ходить за ней след в след. Ева поставила чай на огонь, села на хлипкую скрипнувшую ступеньку и подперла руками подбородок, уставившись в настигавшие ее сумерки.
Так проходил третий месяц с последнего побега из детдома. И в этот раз она не сама придумала себе причину сбежать.
Ева помнила, как она и раньше перекидывалась во сне, вникая в множественную суть очередного кошмара, но в этот раз не прокатило: зашел смотритель. Он и раньше заходил, чтобы посмотреть на спящих маленьких девочек, вот-вот готовых переступить порог созревания, некоторых даже потрогать (совершенно невинно по волосам, рукам, лодыжкам, ведь ничего не будет от одного раза, верно?), но сегодня мистеру Линчу не повезло: откинув одеяло с миловидной девчушки он увидел на кровати белую молодую волчицу, щерящуюся во сне длинными острыми клыками. И в тот же миг, показавшийся ему гребаной адской вечностью и какой-то странной расплатой за его поступки, животное открыло глаза. Желтый звериный взгляд смерил его, пронзил этой первородной дикостью и голодом, и это было последнее, что мистер Линч, жалкий нескладный извращенец из приюта при храме Св. Петра.
Шум разбудил и других детей, поднял с уютного кресла полного сторожа, так смешно побежавшего по коридору и бледнеющего от ужаса из-за нарастающих детских визгов и звука битого стекла.
Ворованная мелочь, кражи в супермаркетах и на заправках, не по размеру одежда, снятая с чужих бельевых веревок - квинтэссенция этих месяцев.
Ева как-то криво усмехнулась, смотря на огонь.
Сняла котелок, аккуратно перелила дымящуюся жижу, называемую чаем, в жестяную старую кружку, любезно оставленную старыми хозяевами, и сделала глоток, стараясь не морщиться.
На пятки наступала зима.
Она уже была достаточно взрослой, чтобы найти работу и снимать койко-место где-нибудь в городе, ведь в газетах давно перестали писать про девочку-сбежавшую-с-волком. Она снова стала невидимкой.
Стоит попробовать.
Сто двадцать долларов, с трудом накопленных, скромная котомка за плечом и звериная выносливость.
Утром девочка шла вдоль трассы в сторону города и голосовала проезжающим машинам.
Начиналась другая жизнь.

- перекидывается в псовых, кошачьих, из птичьих освоила только ворона (да и того через брань и нецензурщину);
- очень паршивый характер.

Отредактировано Eva Molgard (2018-10-09 10:01:20)