Белое шелковое платье летит на пол. Рене стоит почти во врикшасане: согнув одну ногу, упирается в бедро другой; без труда удерживает равновесие, даже когда вся вытягивается, чтобы достать следующий чехол. Обнаженная кожа покрывается мурашками из-за сквозняка, на что она почти не обращает внимания.

Снова шелк, на этот раз изумрудный — и снова мимо. Рене отправляет следом оборчатое чудовище от alexander mcqueen, небрежно швыряет в сторону красный футляр из последней коллекции vauthier, комкает комбинацию valentino. Больше всего достается кружевному saint laurent: один небрежный жест превращает двенадцать тысяч баксов в два раза по шесть.
Полчаса спустя, наконец, останавливается на ультракоротком кожаном jitrois, ажурный рисунок которого почти полностью открывает спину и глубокое декольте. В завершенном образе нет ни единого цветового акцента, если не брать в расчет градацию от «черного» до «совсем черного». Рене поправляет ремешки босоножек, застегивает на шее тонкий чокер и думает, что похожа на шлюху.
Охуительно дорогую, но все-таки шлюху.

В последний момент отменяет заказ — сегодня ей не хочется ехать на такси. Тянется к ключам от непритязательной повседневной машины — пальцы словно встречают сопротивление в воздухе; вильнув в сторону, смыкаются на брелоке второй тачки, — и проверяет клатч: ни единого доллара наличкой, только права, пара кредиток и телефон. Еще несколько лет назад ей не приходилось брать с собой телефон. Рене с чувством матерится, но этим и ограничивается: на компромиссы приходится идти с тех самых пор, как она нарушила правила, которые сама себе и установила.
Ее желания вмешиваются в жизнь Эдгара в той же степени, что его ебучая работа вмешивается в ее развлечения. То есть крайне редко, но если повезет — значит, повезет по полной программе.

Хвост толпы, собравшейся у парадного входа, изгибается и тянется вдоль здания. Рене, не глядя, предоставляет заботу об автомобиле кому-то из персонала. Даже не смотрит, кому именно: об угоне не беспокоится вовсе — пусть, блядь, только попробуют.
Шпильки обожаемых gianvito rossi выстукивают ритмичную дробь; она совсем чуть-чуть покачивает бедрами, идет быстро и уверенно, точно не развлекаться собралась, а демонстрировать свое платье на миланском подиуме. Вдоль очереди, не глядя на тех, кто изнывает от ожидания, мимо охраны — здесь ее уже знают и любят той особенной любовью, что всегда связывает владельцев подобных заведений с женщинами, которым заказывают самое дорогое вино.

Вопреки обычаю, она занимает самый дальний от танцпола столик, который только может найти. Просит бутылку линквуда — выбирает, на самом деле, наиболее симпатичное название из карты; понятия не имеет, что ей принесут и можно ли будет это пить.
Что-то подсказывает, что сегодня Рене сможет, даже если заставить ее залпом глушить русскую водку.
(водка вообще бывает нерусской? она не знает; не собирается уточнять)

Паршивое настроение кое-как устраивается на отметке «не трогай меня, и я не порву тебе глотку». Рене без интереса оглядывает мужчин и прислушивается к ощущениям: видит красивых и молодых, безошибочно чует сильных, но желание сколько-нибудь развлечься так и не поднимает голову. Когда она оценивает женщин — тоже.
Сегодня ей нужен кто-нибудь совершенно особенный.
Или вообще никто.

К полуночи она отказывает около пяти раз. Кому-то хватает взгляда, демонстративно направленного в сторону; кто-то считает достаточным сухое «не хочу». На одного Рене смотрит дольше всего; не стыдится препарировать светло-карими глазами, от макушки до дизайнерских кроссовок и обратно. Потом молча качает головой: поищи себе подружку попроще, мальчик.

Пустую бутылку уносят и ставят перед ней вторую. Рене закидывает ногу на ногу, зная, что еще дюйм-два — и любой желающий сможет убедиться, что ее кружевное белье la perla цветом не отличается от платья. В неверном неоновом освещении, которое у любого эпилептика давно бы спровоцировало припадок, нельзя заметить чужую тень, но она все равно, что-то почуяв, поворачивает голову.
На разглядывающего ее перевертыши можно ставить клеймо хоть сейчас. Небрежный, какими почти всегда бывают эти твари. Рене видит зверя — и он ей не нравится.

Диван, который она занимала в комфортном одиночестве, проседает под чужим весом. Рене не пытается отодвинуться, но все-таки начинает с вежливого «я никого не жду», где между строк явственно читается «тебя, блядь, особенно». Может быть, в любой другой день ей захотелось бы с ним потанцевать. Не сегодня.

Он игнорирует ее слова. Рене морщится: игры подобного толка она ненавидит больше, чем что-либо в принципе, и любое «нет» произносит ровно один раз, не подразумевая, что у кого-то есть право ее разубеждать.
Виски прокатывается по языку и расползается теплом где-то в груди. Она подается навстречу, найдя ладонью опору на его бедре.

— Ты предпочитаешь, когда глотают? — почти не повышает голос, спрашивает на ухо и не проверяет, растерялся он или нет; вообще не ждет ответа. — Я — да.

Смыкает пальцы — большой и средний — на горлышке линквуда; несколько раз проводит, поглаживая, сверху вниз и обратно.

— Если не съебешь отсюда через несколько секунд, запихну эту бутылку тебе в пасть и прослежу, чтобы не сплевывал. Договорились? — уточняет Рене и улыбается.

[icon]https://i.imgur.com/1Rn6Ybj.png[/icon]